Матерятся все?! Роль брани в истории мировой цивилизации

Не противоречит ли это обстоятельство прежде высказанному утверждению, что японские инвективы по силе воздействия не уступают любым другим? Очевидно, нет. Дело в том, что японцы, буквально переводя европейские инвективы на родной язык, превращают их в оружие, намного превосходящее европейское. Можно, таким образом, даже сказать, что инвективный запас японцев намного сильнее европейского: ведь если японец может сколь угодно сильно оскорбить оппонента своими японскими средствами, он может вдобавок использовать что-нибудь из сексуального ряда европейских инвектив, имея в виду то, что европейцы давно не делают: буквальный смысл сказанного. Европейцам некуда понижать свою пониженную лексику, они не могут предложить ничего вульгарного, кроме уже вульгарного. У японцев же такая возможность возникает.

Стратегию японского перехода с одного уровня вежливости на другой можно сравнить с переходом двух поссорившихся русских собеседников с «вы» на «ты», а иногда и наоборот. Однако в русской инвективной практике переход с «ты» на «вы» не является грубостью, хотя может показаться способом унижения адресата или, во всяком случае, сигналом напряжённости отношений.

Нечто подобное можно обнаружить и в английском речевом общении. Вот описанный в научной литературе случай, когда через день после пирушки, в которой принимали участие сослуживцы самого разного ранга, легкомысленный клерк обратился к президенту фирмы: «Привет, Джек!», на что ему было ответом ледяное «Доброе утро, господин Джоунз!». Для японцев перевод общения на более высокий уровень – распространённый инвективный приём.

Очень интересно наблюдать, как японские переводчики пытаются передать иностранные инвективы на свой язык. Вот как это делает Фумио Уда, очень опытный переводчик с японского на русский, переводивший Чехова, Горького, Шолохова, Ильфа и Петрова, Солженицына и других.

«Пошёл к чёртовой матери!» в буквальной передаче звучит у Фумио Уда весьма невинно, как «Немедленно исчезни с моих глаз!», однако аналогичная русской грубость достигается с помощью обращения к самой резкой грамматической форме, принимаемой как прямой приказ, которого, как мы уже знаем, японец в спокойной ситуации стремится не допускать как непозволительно резкого.

Ещё один пример подобного рода. «Сдурел ты, такую твою?» – говорит ему товарищ. «Не будут восставать, бляди!» В обратном переводе с японского этот пассаж дословно выглядит так: «Эй ты, с ума, что ли, сошёл? Быстро исчезай!» Когда один из товарищей так сказал, то Титок ему на это: «Если так, то эти мерзавцы (= типы) уже никакого бунта поднимать не будут». Японский переводчик снова обращается к грубой форме сослагательного наклонения, добавляя к ней несколько слов литературного языка, но всякий раз – самый грубый синоним (вместо обычного «сказал» в таких случаях употребляется что-нибудь вроде русского «выдал», «сказанул»). Кроме того, в языке, избегающем вульгаризмов, даже слово «тип» звучит исключительно резко в ситуации перебранки.

Русское «Ах, чтоб тебе!» может передаваться японцами в зависимости от действительного накала страстей то очень резко, то, на русский взгляд, совсем мягко: в одном случае это может быть «Будь ты проклят!» (буквально «Проклятый!», «Отвратительный!»), в других в ход идёт уже упоминавшееся грубо вульгарное «Жри!» (возможно опущение наиболее вульгарного слова типа русского «говно»).

Очень часто японцы прибегают к нарушению табу на чистоплотность там, где в других культурах предпочитают ломку сексуальных запретов. Например, у Солженицына это: «Так какого же вы хрена миски занимаете, когда бригады нет?», а у японцев: «Тогда зачем занимаете миски таким грязным способом?»

Как известно, в русской практике «Дура!», обращённое к мужчине, звучит достаточно обидно. У Чехова: «А ты зачем руками хватаешь и разные глупые слова?.. Дура!» – «Сам ты дура!» Японский эквивалент этой «дуры» – «Подобное женщине паршивое насекомое!», сочетание, которое иногда имеет значение «Трус!».

Другие японские способы унижения тоже включают различные обращения к образу насекомого: «Ты не стоишь раздавленного панциря насекомого! «Раздавленный панцирь!», «Раздавленное насекомое!».

Иногда очень вульгарные русские идиомы (мат) справедливо воспринимаются переводчиком как простые, хоть и непристойные, восклицания. Вот как комментирует Фумио Уда известное место из «Поднятой целины», где собрание узнаёт, какой невероятной производительностью обладает трактор:

«Собрание ахнуло. Кто-то потерянно обронил: «Эх… твою мать!»

Фумио Уда пишет: