Матерый мент

– Я не пойду, сегодня по крайней мере. И тебе не советую. Думаю, что психологически ей сейчас лучше побыть одной, – Алаторцев пододвинул стул и присел рядом. – А что до помощи с похоронами и прочее – Дед все-таки не из незаметных тружеников науки. На то АХЧ отделения академии есть, эти ребята опытные, тактичные и все устроят как надо. От лаборатории – венок, поняла, не общий, институтский, а от лаборатории. Найди Вацлава Васильевича, пусть посчитает, по сколько скидываться будем, и организует. Да! После поминок надо будет Деда здесь, своим коллективом помянуть, пусть это тоже на Вацлаве. Водку не брать – дорого и неизвестно, что за пакость подсунут. Посмотрите с ним, сколько у нас в сейфе «казенки» осталось, если мало – займите у Южакова или… ну, займите, словом. Пусть Вацлав озадачится, на то он и старший лаборант. А с Любовью Александровной раньше похорон встречаться, считаю, не следует. Тем более она наверняка Павла из Питера вызвала, может, и Валентина из Штатов успеет до похорон прилететь. Вот они с ней и побудут. Пойми, одно дело – родные люди, дети, и совсем другое – мы, хотя, кто Деду ближе был, это еще вопрос. Потом, когда все уляжется, и зайдем, и поможем, и поговорим. Поняла?

– Ладно, поняла я все, – тускло ответила женщина. – Прав ты, как всегда, прав и логичен… А Любовь Александровна не одна. Это ты у нас такой чуткий и тактичный. У нее милиционер какой-то сидит.

– Откуда такие сведения?

– А он от нее в лабораторию позвонил, ты в боксе сидел, трубку я сняла. Сказал, что, когда поговорит со вдовой убитого, – Мариам явственно передернуло, – хотел бы зайти к нам, поговорить о покойном, о его работе, познакомиться с сотрудниками – мол, все равно рядом. Спросил, удобно ли…

– И что ты ему ответила?

– А что я могла ответить? Сказала, что ждем, объяснила, как лабораторию найти. Дед ведь не в своей кровати тихо умер, она же нам сказала утром по телефону – убили! – Мариам сглотнула и опять зябко поежилась. – Так что никуда мы от визита этого не денемся, лучше уж отмучиться поскорее, чтобы нервы не трепали. Хорошо Деда знали мы с тобой, да разве Вацлав Васильевич еще, вот нам и разговаривать с представителем власти.

– Откуда он, не спросила? МУР, прокуратура? Или представитель сам представился, извини за невольный каламбур?

– Говорил он, откуда, – Мариам беспомощно улыбнулась, – но я не запомнила. Мне все эти МУРы и прочие ФСБ на одно лицо – милиция, и все. А вот как звать, запомнила – простая такая фамилия. Полковник Гуров, Лев Иванович.

* * *

Андрей Алаторцев, как и Лев Гуров, родился и вырос в Москве и тоже за свои тридцать семь лет изрядно поколесил по просторам сначала нерушимого Союза, а позже – свободной России. Конференции, симпозиумы, рабочие совещания, да, наконец, просто командировки, на которые его шеф – Александр Иосифович Ветлугин – скудноватых средств не жалел никогда, будучи убежден, что настоящий ученый без личного, глаза в глаза, общения с коллегами киснет и вянет. Но в отличие от Гурова Москву Алаторцев не любил. Этот человек вообще не любил никого и ничего, делая исключение лишь для собственной персоны. Зато уж в этом случае любовь была воистину безгранична…

Психология, а тем более педагогика в наше время науками в истинном значении этого слова не являются и в обозримом будущем вряд ли ими станут, оставаясь странноватой смесью из озарений отдельных гениев, самого низкопробного шаманства и набора практических рекомендаций, ничем, по большому счету, не отличающихся от инструкции по эксплуатации электромясорубки. Поэтому и прогностическая ценность аксиом и «законов», этими «науками» трактуемых, невелика. Но встречаются иногда случаи, как будто специально призванные хрестоматийно проиллюстрировать декларируемые жрецами педагогики и психологии откровения. Жизнь Андрея Алаторцева как раз и была такой яркой иллюстрацией. Издавна, а в прошлом столетии в особенности часто, детские психологи и педагоги с пеной у рта кричали, что у единственного ребенка в семье, тем более если родители – люди не первой молодости, есть все шансы вырасти махровым эгоистом и черствым, самовлюбленным сухарем. Когда дело доходило до конкретных примеров, специалисты могли попасть пальцем в небо или, напротив, предсказать характер личности такого ребенка более или менее точно – все в пределах статистического разброса. Но с Алаторцевым, если кто-то захотел бы в свое время подобное печальное предсказание сделать, попадание было бы в «десятку».