Матильда

Да уж, геральдическая лилия несла потери. Надо заметить, в Китае ее вышивали гораздо дешевле.

Ладно… Это наш мир… Его надо любить… К тому же эти древние камни, рассказывающие вам романы плаща и шпаги, франчайзингу не по зубам.

Матильда гуляла, потому что решила дождаться конца рабочего дня. Появиться в полумраке. Не потому что так романтичнее, а потому что она трусила.

Да, да, пока наша юная подруга строила тут из себя местечкового философа, у самой-то от страха уж давно душа в пятки ушла. Гнев отверженного шефа произвел на нее сильное впечатление. Быть может, этот парень действительно не в себе? Быть может, она там нарвется на скалящегося волка… или того хуже, на идиота. Или же на того, кому глубоко наплевать на богатенькую буржуйку с Елисейских полей со всеми ее лживыми обещаниями и запоминающимися словами…

Или же еще хуже: на того, кто несколько часов спустя скажет ей, кивая на часы:

— Сожалею… Мы больше не обслуживаем.

Да, может быть, она сейчас теряла очередную жизнь в этой дурацкой игре, которую придумала, чтобы убить время.

Проклятье…

Эй, трактирщик! Стакан холодной кока-колы, чтобы успокоить внутренности нашей малышки!

На рыночной площади она встала на цыпочки и сфотографировала красивого высеченного в камне паломника, бредущего по пути святого Иакова.

Клик-клак. На память о поездке.

В худшем случае, если все окажется действительно плохо, она сделает себе из этого снимка заставку на экран телефона.

Что-то вроде грозной наклейки Post-it, чтобы не забыть, насколько опасно влюбляться в ближнего своего и вообще во все это верить.

2

Без четверти полночь. Вот уже два часа, как она томилась, пристроившись на низенькой каменной ограде напротив дядюшкиного трактира.

В заведении было нарядно, виднелись балки, медные кастрюли, слышался смех и звон бокалов. Д’Артаньяну с друзьями там бы очень понравилось.

Последние капуши встряхивались, оплачивали счета, а кока-кола уже не бодрила. Матильда гладила свой животик, умоляя его еще немного ее не подводить.

И свои ладони.

Ладони вспотели.

* * *

Теперь в зале не осталось клиентов, но продолжалось движение. Женщина внесла внутрь черную доску, стоявшую у дверей, молодой парень с мотоциклетным шлемом под мышкой попрощался с ней, прикурил сигарету и зашагал прочь, другой заново накрывал освободившиеся столы, в то время как полный усатый мсье в фартуке винодела (дядя?) хозяйничал за стойкой.

И больше ничего.

Матильда закипала.

Зарождаясь у нее внутри, сдерживаемые ругательства просачивались сквозь плотно сжатые зубы. Тихое жужжание в ночи:

— Черт, чем они там занимаются? Давайте, давайте… Сваливайте поскорее, кучка идиотов. Валите. А ты? Ты-то когда выходишь? Тебе еще не надоело меня донимать? Все, давай… оставь ты свои фаршированные гузки и выйди наконец из этого своего кабачка, черт тебя подери…

Минут через десять снова появились женщина и парень, которые распрощались прямо перед ней и разошлись в противоположные стороны, потом внутри погас свет.

— Эй! — воскликнула она, вскочила и перебежала через улицу. — Эй, я не собираюсь здесь ночевать!

Она стукалась о столы, уронила стул, выругалась исподтишка и, как бабочка-поденка, направилась к единственному источнику света — окошку, иллюминатору в кухонной двери.

Она медленно толкнула ее, сдерживая свое дыхание, свою гордость, свои зубы и все свое тело.

Мужчина в белой поварской куртке не отрывал взгляда от своих рук.

Он стоял у стола из нержавеющей стали и чем-то был занят.

— Ты можешь идти, я закрою. Только оставь ключи, я снова забыл свои! — бросил он в сторону, не отрывая глаз от своего творения.

Она подпрыгнула.

Она узнала его только по голосу, настолько он похудел.

— Кстати? Ты предупредил Пьеро о телячьей вырезке?

А поскольку, увы, но нет, она не предупреждала Пьеро, то в конце концов он поднял голову.

3

На его лице не проявилось ни радости, ни изумления.

Ровным счетом ничего.

Он на нее смотрел.

Он смотрел на нее… сложно сказать, как долго. Секунды в такие моменты длятся гораздо дольше, они редки и считаются в тройном размере. В общем, напишем, целую вечность.

А она, она молчала. Во-первых, потому что устала, а во-вторых, потому что и так достаточно. Свою часть работы она сделала.

Больше она и бровью не поведет. Теперь его очередь. Теперь его очередь взять их историю в свои руки. Ляпнуть какую-нибудь глупость и все испортить или сказать… Она не знала что именно, но что-то такое, что позволило бы ей наконец присесть и перевести дух.

Он все это почувствовал. По его лицу было видно, что он сражается со словами. Со словами, с усталостью, с воспоминаниями. Что он ищет. Почти находит, но останавливается. Что ему страшно и он тоже запутался, как и она.

Он опустил голову и вернулся к своему прежнему занятию. Чтобы выиграть время, а еще потому, что он становился умнее, когда его руки были заняты делом.

Перед ним лежал синий длинный каменный брусок: он точил ножи.

Она смотрела на него.

Они играли друг у друга на нервах, и тихий регулярный звук их успокаивал. Хоть сколько-то выигранных минут перед тем, как все рухнет, возможно, думали они про себя.