Матильда. Тайна Дома Романовых

Дальше не понимал уже никто и ничего. Толпа, как единое целое, шатнулась из стороны в сторону, разредив центр, те, кто устал стоять там стиснутыми, дыша вполдыха, почувствовали даже облегчение, но ненадолго.

Как морская волна тащит миллионы капелек за собой, людское море потащило всех, кто хотел и кто не хотел, на киоски стали напирать, требуя подарков и себе, кто-то упал, потом еще и еще. Завизжали бабы, заплакали дети. Кто-то попал в выбоину, повалился, сверху упали новые, на них еще… Началась паника.

– Ой, лишенько! Ой, задавили совсем! Дышать нечем!

– Митя, Митя, где ты? Мальчонку мово спасите!

– Люди добрые, не напирайте, упаду же!

Но очень скоро отдельные выкрики в общем оре уже не были слышны. Людское море взревело, шатнулось и понеслось! Никто не понимал, куда и зачем, как совсем недавно на поле, так теперь все желали выбраться с поля. Давка, вопли покалеченных, хрипы умирающих, истошный бабий визг, детские отчаянные крики – все слилось в единый животный рев.

Никто уже не думал о подарках, о том, достанется или нет, желали только одного – вырваться на волю. В безумной толпе главное – не упасть, это гибель. Но попробуй удержаться на ногах, если напирают, а под ногами те самые рытвины для тренировок.

Никто не понял, сколько длилось это безумие, целыми остались только такие мудрые, как Пахомыч, кто поспешил прочь.

Некоторых полицейских, пытавшихся сдержать напор обезумевшей толпы и успокоить панику, попросту растоптали.

Вместо раздачи подарков пришлось собирать трупы и раненых. Больше тысячи трехсот погибших – раздавленных, растерзанных, задохнувшихся. Тысячи и тысячи тех, кто едва мог двигаться. Сломанные ноги, руки, ребра, выбитые зубы, рваные раны, окровавленные тела… Оборванные, словно после побоища, люди…

И над всем бабий крик:

– Ой, что же с тобой сделали?! Ой, как мы без тебя будем жить?!

Искалеченные кормильцы семей, задавленные беременные бабы, погибшие дети, сироты…

Почему, зачем все? Ради фунта колбасы и голубой кружки с цветным платком?

Пахомыч увидел, как вчерашняя женка бредет следом за телегой, на которой ее муж и сын, непохожие сами на себя из-за посиневших лиц, у мальчонки неестественно вывернута рука – видно, так и не дотянулся до царского подарка, сломали…

Куда ни глянь, всюду беда.

До полудня Москва замерла, вернее, по улицам везли и везли телеги с наваленными трупами, тащили еще живых в больницы, где места давно не осталось, брели выжившие – побитые, поломанные, оборванные.

– Вот тебе и царский подарок… – Сказавший это крепкий старик предложил бабе с дитем на руках: – Иди в дом, там дите хоть покормишь…

Москвичи опомнились, стали звать к себе, помогали вымыться, кормили-поили, давали одежку взамен порванной и жадно расспрашивали, радуясь, что не пошли на Ходынку сами, что опоздали или поленились.

Московский обер-полицмейстер примчался с докладом к великому князю Сергею Александровичу прямо в царскую ложу, но не успел донести ему, как попал на глаза вдовствующей императрице Марии Федоровне. Та перехватила:

– Что случилось?

Пришлось сказать:

– На Ходынское поле народ собираться начал с ночи, уже тысяч пятьсот есть, а все идут.

Императрица нахмурилась:

– Не всем хватит подарков?

Это плохо, будут обиженные. Надо сказать Ники, чтобы срочно придумали что-то другое, в Москве полно иностранцев, да и своих людей не стоит обделять.

Но генерал сказал нечто страшней:

– Раздать не успели. Началась давка, погибло больше тысячи человек, много пострадавших, женщин, детей…

– Не говорите ничего императору, не время. Постарайтесь исправить все сами.

Но не сказать нельзя, Николай уже заметил беспокойство, подошел сам.

Выслушав, только коротко спросил:

– Где?

– На Ходынке, Ваше Императорское Величество.

Император жестом подозвал к себе великого князя Сергея Александровича:

– Сергей Александрович, что там на Ходынке?

Тот пожал плечами, ему-то пока не доложили:

– Раздают подарки… Потом будет праздник и парад.

– Там давка, люди погибли. Много людей, сотни.

– Я разберусь, – нахмурился великий князь.

Погибших оказалось больше тысячи трехсот, а покалеченным и раненым и счет потеряли.

Кумач на стенах и в окнах домов теперь смотрелся устрашающе – словно кровь жертв пропитала полотна. Некоторые даже незаметно сняли украшения, но, убедившись, что соседи не последовали их примеру, снова вывесили. Никто не отменил праздничную иллюминацию, никто не приказал приспустить флаги – коронация важнее людских жертв, людей в России много, а государь-император один.

Когда императорская чета приехала на поле, почти все трупы уже убрали, но раненых было еще много. Люди до сих пор сидели оглушенные, плохо соображающие, не в силах поверить, что потеряли своих родных.

Подошел великий князь Сергей Александрович:

– Ники, я распорядился о рытье братских могил. Нужно поскорей убрать трупы.

Николай вскинул голову:

– Никаких братских могил! Всех похоронить с отпеванием и в гробах за мой счет. Пострадавшим по тысяче рублей, семьям погибших тоже. Лечить в больницах за счет казны.

– Это немыслимая сумма, Ваше Императорское Величество! – ахнул министр финансов.

Николай поморщился: