Матрос с Гибралтара

— Само собой, да только человек, о котором я говорю, ни за что не выбрал бы себе подобного убежища.

— Понятно,— согласился я. Потом машинально добавил: — Послушай, а может, ты все-таки немного не в себе?

— Да нет,— успокоила она меня,— если я и не в себе, то куда меньше всех остальных.— Потом продолжила: — А вот города, они, наоборот, куда безопасней. И только на асфальте могут дать отдых усталым ногам гибралтарские матросы.

Она замолкла.

— Пойду принесу тебе стакан вина,— предложила она.

Всякий раз, когда она делала какое-то движение — ела, подносила ко рту стакан с вином, вставала,— я чувствовал это, и с каждым разом все острее и острее.

— Защита десяти тысяч прохожих Канбьеры, главной улицы Марселя,— продолжила она,— вот единственная передышка, единственное прикрытие для гибралтарских матросов.— Потом едва слышно добавила: — Это итальянское вино.

Я выпил. Оно мне понравилось. Похоже, ей доставляло удовольствие, что я пью его так охотно.

— Ничего себе приключение,— со смехом заметил я.

— Ты хочешь, чтобы я и дальше говорила?

— Сколько сможешь,— ответил я.

— Только там,— проговорила она,— человек, вынужденный скрываться, способен как бы возродиться и снова обрести способность наслаждаться бесчисленными радостями жизни. Он может ездить в метро, ходить в кино, провести ночь в борделе или на скамейке парка, помочиться где захочет, гулять где заблагорассудится, чувствуя себя в безопасности, пусть относительной, но какой ему не найти ни в каком другом уголке мира.

— И что, ты никогда в жизни так больше ничем и не занималась, только и делала, что искала этого своего матроса с Гибралтара, так, что ли?

Не отвечая, она встала и пошла, чтобы принести мне еще стакан вина.

Тем временем в баре появились другие матросы, они тоже с любопытством разглядывали новичка. Я пил вино. Мне было жарко. Вино было вкусное и прохладное. Мне было безразлично, глядят на меня или нет. Она по-прежнему не сводила с меня глаз, нежных и немного насмешливых.

— Что касается меня,— ответила она наконец,— я пока еще не наискалась…

Потом едва слышно, со смехом, явно доверительно добавила:

— И часто ты собираешься донимать меня подобными расспросами?

— Мне просто трудно сказать тебе, когда надо остановиться,— возразил я.

Она снова встала, пошла к бару и вернулась с третьим стаканом вина.

— Было бы лучше,— заметил я,— если бы ты принесла сразу целую бутылку.

— И правда,— со смехом ответила она,— как это мне самой не пришло в голову!

В этом берете на голове она и сама немного напоминала матроса. Волосы рассыпались по плечам, но она не обращала на это никакого внимания. Когда я допил очередной стакан вина, она почти шепотом заметила:

— Ты любишь вино, да?

Я не ответил.

— Я хочу сказать,— пояснила она,— у тебя всегда такой довольный вид, когда ты пьешь вино, разве не так?

Она склонилась ко мне, будто речь шла о чем-то очень важном.

— Да, ты угадала,— ответил я,— всегда. Продолжай, расскажи мне что-нибудь еще.

Похоже, это ей не слишком-то улыбалось, но она почти не показала виду, разве что самую малость.

— Только в таких портах,— продолжала она,— шаги, движения не оставляют тех зловещих отпечатков, до каких так охочи полицейские. В любом городе их столько, всяких следов, которые оставляют не только убийцы, но и вполне добропорядочные граждане, что у полицейских хватает забот: знай себе бегай и вынюхивай, как бы не ошибиться…

Я плохо слушал, что она говорила. Я смотрел, как она говорит, а это было совсем другое дело. И все, что отражалось у меня в глазах, она прекрасно видела.

— Понимаешь,— говорила она,— в таких портовых городах у полицейских куда больше хлопот, пусть даже их самих больше и они безжалостней, чем в любом другом месте. Они следят только за теми, кто пытается удрать, а остальные пусть себе живут как хотят, им лень, им до них и дела нет.

Матросы слушали ее немного удивленно. Но в общем и целом были с ней вполне согласны.

— Да что говорить,— заметил один из них,— в Тулоне они цепляются к тебе куда меньше, чем в Париже.

— И потом,— проговорила она,— разве не чувствуешь себя спокойней, когда у тебя под боком море? Я имею в виду, в известных обстоятельствах.

Она явно хотела заставить меня высказать на этот счет мое собственное суждение.

— Когда у тебя нет семьи,— продолжила она,— нет сундуков с барахлом, нет документов, нет дома, когда не знаешь, куда себя деть, даже наоборот, когда у тебя нет никакой уверенности в завтрашнем дне, которой так кичатся добропорядочные граждане, и когда тебе нелегко перемещать с места на место даже себя самого,— где же, как не на морском берегу, ты будешь чувствовать себя в наибольшей безопасности? Или на море…

— Так оно и есть,— согласился я,— даже если ты и не убийца.

И рассмеялся. Она тоже. Потом к нам присоединились и матросы.

— Даже в том случае,— едва слышно добавил я,— когда у тебя слишком много денег и ты не знаешь, куда их девать.

Она снова расхохоталась.

— Да, даже в этом случае,— согласилась она.

— И потом,— сказал один из матросов,— когда ты в Марселе, ты уже почти что в Диего.