— Так что же это был за тип?
— Я делаю много глупостей,— призналась она.
Опустила глаза и перестала смеяться.
— Да, был тут один тип.— Она снова засмеялась.— Явился сюда с большущим чемоданом. Нет, правда, таким огромным-преогромным. Я подумала, может, у него просто не нашлось чемодана поменьше. На другой день он появился на палубе в таких коротких белых штанишках. На третий к белым штанам прибавилась кепка с козырьком. Матросы прозвали его Господин Начальник Вокзала. Тогда он изъявил желание как можно скорее высадиться на берег, расстался с кепкой, но было уже поздно.
— Вот видишь,— заметил я,— у меня как сердце чуяло.
Я рассмеялся. Она тоже смеялась, растянувшись на койке.
— А остальные,— поинтересовался я,— они что приносили с собой?
Она перестала смеяться.
— Лучше не надо,— возразила она.
Бывает, чего-то так сильно желаешь, что уже не хочешь, чтобы это желание исполнилось, а наоборот, хочется взять и насильно лишить себя такой большой радости. Конечно, уж ей-то были неведомы такие противоречия. У нее были свои, но совсем иного свойства. А я оказался здесь, на этой яхте, вовсе не для того, чтобы вмешиваться в ее дела или помогать ей справиться со своими проблемами.
И все-таки она вернулась к себе в каюту очень поздно, совсем глубокой ночью, наверное, много позже, чем следовало — во всяком случае, куда позже, чем того требовала роль, отведенная мне при ней на этой яхте.
Остаток ночи я спал из рук вон плохо. Проснулся где-то около десяти. И отправился в бар выпить кофе. Там сидели двое матросов. Мы поздоровались. Я уже видел их накануне, за ужином, они вели себя так, будто давно привыкли к моему присутствию. Допив кофе, я тут же вышел на палубу. Солнце было уже высоко. Какая-то невероятная радость исходила от этого золотого ветра. Когда я оказался на палубе, мне пришлось прислониться к двери бара, так поразила, так ослепила меня немыслимая синева моря.
Потом я прошелся по верхней палубе. Ее нигде не было, должно быть, еще спала. Добрался до носовой части яхты и встретил там того матроса, низкорослого брюнета, что улыбался мне накануне. Тот чинил канаты и пел.
— Отличная погода,— заметил я.
— Да у нас на Сицилии,— возразил он,— море вообще всегда такое, круглый год.
Я устроился подле него. А он, видно, только и ждал, как бы перекинуться с кем-нибудь словечком. Тут же рассказал, что нанялся сюда два месяца назад на Сицилии вместо одного матроса, оставшегося в Сиракузах. А прежде плавал юнгой на одном грузовом судне, возившем из Сиракуз в Марсель апельсины.
— Здесь на яхте,— заметил он,— все совсем по-другому. Так мало работы, что иногда приходится самому придумывать, чем бы себя занять.
Он показал глазами на канаты.
Корабль шел довольно близко к берегу, вдоль него тянулась равнина, довольно узкая полоска, за ней виднелись горы.
— Это что, Корсика? — поинтересовался я.
— Как бы не так, все еще Италия.
Он показал пальцем на какую-то точку на побережье: город, большой, с трубами, из которых струился дымок.
— Ливорно,— со смехом пояснил он.
— А как же Сет?
— Сет — это с другой стороны,— продолжая смеяться, пояснил он.— Но море здесь такое красивое, должно быть, ей захотелось продлить удовольствие.
— Выходит, теперь мы свернем в Пьомбино,— предположил я.
— Может, и там, а может, вообще где-нибудь возле Неаполя,— все еще со смехом проговорил он.
Я взял небольшой кусок каната и машинально обмотал его вокруг руки.
— Я видел вас на танцах позавчера,— неожиданно выпалил он.
У меня было такое впечатление, что он еще не успел повидать слишком много пассажиров вроде меня. Ведь он был на яхте всего два месяца.
— Я познакомился с ней три дня назад,— пояснил я.
Он окинул меня взглядом немного смущенно и ничего не ответил.
— Вот так я и попал сюда, в общем-то, случайно,— признался я, просто чтобы что-нибудь сказать.
— Понятно,— ответил он.
Он оказался словоохотлив. Сообщил, что тоже знает историю про матроса с Гибралтара. От других матросов. Само собой, он говорил о нем с нескрываемым восхищением, только никак не мог взять в толк, зачем ему понадобилось убивать того американца и почему это она его так разыскивает.
— Вот она все говорит, якобы ищет его, как будто можно вот так просто взять и разыскать в целом мире одного человека. А по мне, это все так, одни только разговоры.
— А как же тогда объяснить,— поинтересовался я,— почему она все время плавает по морям?
— Само собой, такого двумя словами не объяснишь, а может, ей просто нравится такая жизнь, вот и все, поди знай…
— Так, значит, это был американец, тот, кого он убил?
— Говорят, будто американец. Правда, другие говорят, что вовсе он никакой не американец. Мало ли что говорят.
— А вообще-то американец или, скажем, англичанин, какая разница…
— И то правда,— с улыбкой согласился Бруно.— Знаете, по-моему, эта женщина просто скучает.
— Но разве вот так на корабле, совсем одной, не тоскливей, чем где-нибудь в другом месте?
Он посмотрел на меня смущенно и в то же время как-то немного насмешливо.