Мазарини

Герцог Виктор-Амедей несколько раз разгромил соседей-испанцев Миланского герцогства, но в октябре 1637 года он умер, возможно, его отравили (впрочем, в те времена яд видели повсюду). Его веселая вдова Кристина, достойная дочь Генриха IV, стала регентшей и передала управление своему красивому любовнику, с которым состояла в самой длительной связи, — графу Филиппу д'Аглие. Регентша прислушивалась и к советам некоего молодого иезуита, мало симпатизировавшего Франции, а кроме того, была враждебно настроена по отношению к своим кузенам: один из них какое-то время был кардиналом (позже он женился), второй стал генералом испанской армии, которая вошла даже в Турин в июле 1640 года. Ришелье не мог смириться с подобным положением и послал на помощь Мазарини армию, которая отбила Турин в сентябре. Мазарини привез туда регентшу из Шамбери (прежней столицы), где она укрывалась. Теперь предстояло собрать по частям, сшить, так сказать, это герцогство, в основном франкоязычное, во французский альянс. Мазарини, который был хорошо знаком со всеми, начал с ареста графа Филиппа: его задержали, когда он покидал веселое застолье по случаю праздника святого Сильвестера[17]

(сначала его держали в Пиньерольской тюрьме, затем — ради большей безопасности — перевезли в Венсенн). Регентша долго плакала, а потом заменила его еще более молодым любовником — в политическом отношении совершенно незначительным (об этом позаботился Мазарини). Он также подкупил, заплатив дорогую цену, принца Фому, который «продал свою шпагу» Франции. И все-таки ловкому дипломату понадобилось девять месяцев (он вернулся во Францию в июне 1641 года), большая ловкость и много денег (поговаривали, что часть он присвоил), чтобы урегулировать сложные савойские дела и кое-что еще. Ришелье без сомнения осознал под конец жизни исключительную ценность Мазарини-дипло-мата, который понимал абсолютно все, даже то, о чем не говорилось вслух. И герцог снова использовал его через год в еще более важном деле, связанном с заговором Сен-Мара.

Мазарини должен был отправиться на мирные переговоры в Мюнстер, а может быть вернуться в Рим, по еще более важному делу, но внезапно его пригласили сопровождать короля, кардинала-герцога и двор: они отправились в лагерь французской армии, которая воевала в Северной Каталонии и штурмовала Перпиньян. Оба покровителя Мазарини больны, страдают от сырости и лихорадки — Ришелье находится в Нарбонне — постоянно переезжают и находятся в переписке. Молодой Мазарини играет роль доверенного лица. Внезапно, в июне 1642 года, как гром среди ясного неба, случился заговор Сен-Мара.

Легкомысленный красавчик, которого сам Ришелье почти толкнул в объятия хозяина, с душой, жаждавшей платонической любви, по глупости стал участником серии заговоров, имевших целью — ни много ни мало — ликвидацию Ришелье и окончание той войны, которую с 1630 года называли бесчестной: тогда был раскрыт заговор святош, жестоко подавленный. В заговоре участвовали знатные дворяне, командовавшие отрядами вооруженных вассалов, авантюристы всех мастей, ловкие иезуиты, умевшие оставаться в тени, происпански настроенные святоши и, конечно, Мсье, брат короля Гастон Орлеанский, легкомысленный, предававший всех и каждого, столь же порочный, сколь и слабый, мечтавший о короне. Увы, ему пришлось оплакивать свою мечту после запоздалого рождения двух племянников. Заговор питали обещания короля Испании и испанское же золото. На сей раз Филипп IV и заговорщики, среди которых был герцог Бульонский, славный генерал, гугенот, хозяин Седана и окрестностей, подписали договор по всей форме. Ришелье получил копию договора, возможно, при тайном участии Анны Австрийской, которая «перешла» на сторону государства сына и выступила против брата.

Гнев кардинала и жестокое разочарование короля привели, как известно, к казни в Лионе предателя Сен-Мара и его друга де Ту, знавшего о заговоре, возможно, участвовавшего в нем и — главное преступление — не донесшего. Казнь свершилась 12 сентября 1642 года. Во время процесса Мазарини совершал челночные поездки из Лиона в Тараскон и обратно, где жил Ришелье. Мазарини пытался — правда, осторожно — выступать в защиту де Ту: он всегда стремился прийти к соглашению, не любил публичные казни и так никогда и не смирился с ними.