Мазарини

После завершения дела Сен-Мара кардинал Ришелье поручил Мазарини трудную миссию — урегулирование дела герцога Бульонского, старшего брата молодого маркиза де Тюренна (Мазарини очень ценил его), который был замешан в заговоре, но помог обвинить Сен-Мара. Герцогу обещали прощение за сдачу Седана, одной из лучших крепостей (каковой он и должен был остаться). Дело осложнялось тем, что форт удерживали испанцы, а герцогиня Бульонская (герцог воевал недалеко от Седана), жившая неподалеку от города, готова была уступить посланнику короля Испании Франсиско Мелло. Мазарини переубедил герцогиню и ловко ввел французские войска в форт там, где их никто не ждал. Стойкий гугенот (в Седане это было необходимо) маршал Фабер стал губернатором форта (сентябрь—октябрь 1642 года).

Вернувшись в Париж, Мазарини, по указанию больного Ришелье, составил письменные инструкции графу д'Аво для будущих переговоров в Мюнстере. За заслуги молодой кардинал получил аббатство Корби в Пикардии с рентой 80 000 ливров, одно из самых богатых в королевстве. Больше Джулио не покидал своего покровителя, которому становилось все хуже (он жил в Рюэле, а потом переехал в Кардинальский дворец, где и умер 4 декабря).

Доверие, которое Ришелье питал к Мазарини, бесспорно. Именно он посоветовал Людовику XIII взять на службу исключительно способного дипломата. Подталкивал ли Джулио герцога? Скорее, нет. Письма Мазарини и некоторые его признания позволяют предположить, что он думал о возвращении в Рим и даже сделал несколько приготовлений к путешествию…

Но можем ли мы доверять этим признаниям?

Бесспорно ясно одно: Мазарини оказался очень полезен своим покровителям, и теперь Людовику XIII предстояло решать его судьбу.

Решающие недели

(декабрь 1642 — май 1643)

Людовик XIII не стал медлить: четыре дня спустя после смерти Ришелье, на частной аудиенции он заявил своему верному «хроникеру», послу Венеции Джустиниани: «Я хочу, чтобы все оставалось без изменений, чтобы мне служили те же министры, и, поскольку кардинал Мазарини в курсе всех замыслов нашего покойного кардинала, я решил ввести его в мой Совет»[18].

Так-то вот!.. Умиротворяющее влияние нового министра (другими были верные соратники Ришелье Сюбле де Нуайе, государственный секретарь и военный министр, и Шавиньи, а также канцлер Сегье) объясняло и возвращение некоторых изгнанников — Тревиля, бывшего капитана гвардейцев, двух представителей Вандомского дома — герцогини и ее сына Бофора (они были заточены в Венсенском замке) и — главное — Гастона Орлеанского, вечного заговорщика, которого король простил «в шестой раз», уточнил Людовик 13 января 1643 года. Снять эту опалу оказалось сложнее всего: по всей видимости, Мазарини приложил массу усилий, ибо лучше других понимал, что регентство — вещь неизбежная и к нему можно будет привлечь только брата короля. У нового министра всегда были хорошие отношения с Гастоном Орлеанским — он защищал его (правда, зная меру), когда тот совершал очередную глупость. Примером легкомыслия брата короля была его тайная женитьба в Лотарингии, которая, правда, была легализована во Франции за неделю до смерти Людовика XIII.

Взлет Мазарини был стремительным: 10 декабря он обедает в Версале по приглашению короля, в середине апреля с помощью ловких интриг и при поддержке коллеги Шавиньи он добивается опалы Сюбле де Нуайе, считая его слишком близким к иезуитам человеком (к тому же к нему некоторое время очень прислушивался король). Мазарини удается добиться назначения Мишеля Летелье (отца Лувуа) военным министром, и эту важную должность тот будет занимать около тридцати лет. Мазарини познакомился с ним в Савойе, в Пьемонте, в 1640—1641 годах, когда служил судебным интендантом в итальянской армии, высоко ценил его таланты и никогда не отказывал в «покровительстве». Что до посла Венеции, он зависел от кардинала, «как день зависит от Солнца».

Событием совсем иного значения было крещение дофина, которого, по королевскому обычаю, при рождении только окропили святой водой: оно состоялось 21 апреля 1643 года в церкви старого замка Сен-Жермен. Король, вынужденный выбрать крестной матерью супругу первого принца крови (Конде-старшего), пожелал, чтобы крестным отцом стал Мазарини. Трудно отрицать религиозную связь, своего рода духовное отцовство, которое с того момента связывало хитреца Мазарини и будущего короля. И тот и другой понимали ее глубокое значение и никогда не забывали об этом, что во многом объясняет уважение Людовика XIV (с годами оно только возрастало) к министру, чью политику он не всегда одобрял (и написал об этом — с большим уважением — в своих «Мемуарах»).