Маздак. Повести черных и красных песков

Эрандиперпат спокойно занимался своими делами, как будто не касалось его то, что происходило в дасткарте. Все дипераны знали, что старик сам одобрил действия царя царей в раздаче голодным добра из хранилищ великих. Другие великие злобились на него и говорили, что твердый арийский разум всегда оставляет читающих книги…

Зато Мардан, надзиратель над рабами, все время бегал на хозяйственный двор. Безмерное удивление было па его плоском лице. Каждый выносимый кувшин с маслом провожал он своими водянистыми глазами и всякий раз сглатывал слюну…

Один вид этого человека был противен Аврааму. И не только ему. Фархад-гусан однажды при молчаливом одобрении прочих азатов свалил надзирателя Мардана на землю и иссек ему всю задницу арийской ременной плетью. Кара эта была за цыганенка Рама, которого всячески травил Мардан, стремясь отвадить от даст-карта. Надзиратель вопил, хватался за сапоги, трусливо молил о пощаде…

Зато к рабам он не ведал жалости. Однажды видел Авраам, как, величаво усевшись на специальный пень для наказания строптивых, надзиратель Мардан заставил за сто шагов ползти к себе на животе какого-то провинившегося старика. Потом два?дюжих; раба, при-: служивающих Мардапу, положили старика на этот пень и принялись терзать его тощую спину колючими прутьями. Рядом плакала и молила молодая женщина, а Мардан лишь самодовольно улыбался. А ведь сам он был сыном рабыни, надзиратель Мардан.

Никаких поручений не давал ему старый эрандиперпат, но Мардан по собственной воле подглядывал за всеми людьми в дасткарте. Как-то, стоя с Мушкданэ под платаном, заметил Авраам у каменного желоба для стока воды короткую тень. Потом вышла, как обычно, Белая Фарангис. Когда она удалилась, Авраам оставил дочку садовника и поспешил к водостоку. Но тень уже пропала. В полосе света на миг обозначился вдавленный в плоское лицо нос ноздрями наружу и вороватые испуганные глаза…

Белая Фарангис ждала Сиявуша и все ходила по саду. Редко приезжал воитель Сиявуш, потому что был с войсками. И без Мушкданэ теперь приходил к платану Авраам. В двух шагах застывала от него белая тень. Ярким лунным светом светилось ее лицо и узкая рука, придерживающая покрывало. Все остальное в саду было темное: посыпанные белым камнем дорожки, серебряные листья деревьев, луна над головой…

Однажды Авраам не вышел в сад. В лунную тьму смотрел он из окна. Белая тень замерла, качнулась в недоумении и сделала вдруг два шага к платану. Он похолодел и отпрянул от окна. Неужели знает Белая Фарангис, что стоит там он всякий раз?! Когда, набравшись духу, Авраам снова выглянул, лишь луна светила в саду….

2

Почти все собрались в доме врача Бурзоя. Не было лишь Розбеха, занятого где-то с самим Маздаком. В красных кожаных куртках сидели дипераны. Раньше их носили только лучники из броневых башен на слонах. Этих курток много было на царских складах, и по приказу Розбеха они выдавались теперь едущим на хлебораспределение в сатрапии. Многие дипераны сами заказывали для себя такие куртки, обязательно нашивая карманы для зажигательных наконечников к стрелам.

— Хватит диперанской болтовни! «Пришло время действовать!..

Это сказал Абба, повторяя неумолимого Розбеха. Но врач Бурзой покачал седеющей головой:

— Что вы думаете делать с рабами, если захотят равенства, хлеба, женщин ваших? Из плоти и крови рабы…

Все сразу замолчали. Абба вспыхнул.

— Ну и что же! — закричал он, и отчаянность слышалась в его голосе.

Бурзой вдруг повернулся к Аврааму:

— А ведь даже в вашей святой книге, к рабам обращенной и к равенству призывающей, сказано: «раб лукавый»… И это правда: родившийся в рабстве лукав, труслив и злобен.

— И у рабов бывает смелость, — заметил кто-то из диперанов — Известна притча о рабе, который бросился на льва и жизнью своей заплатил за спасение господина. Разве мало таких примеров? Не всякий свободный способен на такое!

— Да, свободный не способен на это, потому что собственная жизнь ему дорога. Не меньше чужой жизни ценит он ее, а жертвует лишь при желании. И смелость раба, про которую сейчас сказано, в безграничном его подобострастии. Смело заслоняет он в бою своего господина, смело бросается на льва вместо господина, смело ложится под палку, которой господин наказывает его. И терпит, смело терпит… Да, смелость раба — это высшее выражение подлой, собачей трусости!

— Ну, и… всегда рабам быть такими? — спросил Авраам.

Бурзой пожал плечами:

— Семь поколений требуется прожить свободным, чтобы очистить кровь от этой мерзости… И в вашей книге тоже так сказано!

Врач Бурзой уже успокоился и продолжал слушать других. Про рабов не хотели больше говорить и вернулись к указу царя царей и бога Кавада о раздачах из дасткартов.