Меч и Крест

…синее пламя выхватилось из земли; середина ее вся осветилась и стала как будто из хрусталя вылита; и все, что ни было под землею, сделалось видимо как на ладони. Червонцы, дорогие камни, в сундуках, в котлах… Как безумный, ухватился он за нож, и безвинная кровь брызнула ему в очи… Дьявольский хохот загремел со всех сторон.

Н. Гоголь. «Вечер накануне Ивана Купала»

— Клад гетмана! — взвизгнула Даша. — Все сходится! В ночь на Купалу открываются клады! Но только тому, кто душу нечистому продаст, — помните, как у Гоголя? Вот почему его не пугает бетон: он надеется, что после всех обрядов клад откроется ему сам. Я же тебе сразу про клад сказала! И на Митю указала первая: это он!

— Ты сказала: «да вот хоть он», — угрюмо выправила Маша. Вид у нее был отчего-то недовольный. — Послушай, — разволновалась она. — Обязательно выясни у этой девушки, есть ли у Мити красная ветровка. Ночью папа видел кого-то в красной куртке… А если у Мити такой нет, спроси, нет ли ее у его врача.

— Но и это еще не все. — Мир сумрачно посмотрел на любимую. — Позавчера практикантку послали звать Митю к обеду, и она нашла его возле Кирилловской церкви беседующим с девушкой. Красивой и хорошо одетой. В босоножках с малиновыми цветами…

— Рита? — ошеломленно вскрикнула Маша.

— Скорее всего.

— Ты должен показать медсестре ее снимок! — Маша побежала за рюкзаком и вернулась уже медленным шагом, неуверенно сжимая в руке фото их группы: было видно, что отдавать его ей внезапно расхотелось.

Помедлив, Мир взял снимок из ее сомневающихся рук и замер, уставившись на красное сердечко, которым были обведены их лица.

— Маша, — горько сказал он. — Маша… Я больше никогда тебя не обижу. Я обещаю, что никогда не сделаю тебе ничего плохого!

И Дашу неприятно передернуло от этой фразы, слышанной ею уже пару десятков раз.

«Ну почему, — многоопытно проныла она, — все мужчины начинают любовные отношения с обещания не сделать тебе ничего плохого? И почему до нас доходит только с двадцать пятого раза: если, влюбившись, он вдруг зарекается не делать ничего плохого, это означает лишь то, что до тебя он уже испаскудил жизнь куче баб. Впрочем, этому и говорить ничего не надо, у него это на роже написано — крупным почерком!»

Красавицкий катастрофически не нравился Даше все больше и больше, и не потому, что был так уж плох, а оттого, что был живым и вопиющим воплощением ее вины.

«Через несколько часов Присуха пройдет, и что тогда?.. Она же влюблена, она уже верит, что он ее любит! Может, подпаивать его регулярно?»

Честное слово, ради подруги Чуб была готова даже на это!

— И чего ты в нем нашла? — проплакала она, едва за красавцем закрылась дверь. — В нем же, кроме морды, вооще ничего нету!

— Неправда! — заняла оборону Маша.

— А что? — кинулась в атаку Землепотрясная. — Бабки? Так деньги, небось, родительские. Он ведь нигде не работает?

— Нет.

— Видишь! Ну чем, чем он тебе нравится? Или он тебе уже не так нравится? — с надеждой протянула она.

— Я люблю его! И всегда его любила, — горячо закричала Маша (но в голосе ее прозвучал предательский звон сомнения). — Он умный!

— Да ты в десять раз умнее!

— И смелый.

— Мы смелее! Помнишь, вчера…

— Он тоже историк, у нас много общего! Но он не как я, он умеет держаться. У него есть чувство собственного достоинства, и уверенность, и манеры, и одевается он всегда хорошо…

— Она его за брюки полюбила, а он ее за безупречный вкус! — презрительно проскандировала Чуб. — Думаешь, он тебя на самом деле любит? Да просто… Просто…

Нет, она не могла сказать.

Позже. Потом — непременно!

Но не сейчас.

— Просто, — начала выворачиваться она, — он уцепился за тебя, как за соломинку. Вы — как двое на необитаемом острове, — кроме тебя, ему никто не верит и не понимает. А как только его проблема рассосется…

— Знаешь, я тоже так думаю, — нелогично согласилась вдруг Ковалева. — Потому что я ему почему-то не верю. То есть верю, что он не лжет, — заверила она. — А в саму любовь — нет! Мне все время кажется, что он как будто сам ошибается, — будто ему только кажется, что он меня любит, а потом выяснится, что это ошибка. И вся его любовь — как за стеклом витрины или телевизора. В двух шагах от меня, но не со мной. Понимаешь?

— Да, — откликнулась Даша, потрясенная проницательностью Машиной интуиции. И обрадованная ею же: — Ты права! Не верь! У него это скоро пройдет! Может, даже к вечеру.

— Но сейчас ему очень тяжело, — сердобольно вздохнула Маша.

— А это уже не любовь, а жалость, — отрезала Чуб. — Если ты собираешься любить каждого, у кого неприятности, то возлюби лучше саму себя. Мы ж сегодня умрем. Забыла?

— Ах, да… — устало кивнула та.