Меч мертвых

Страхиня отвернулся от них, обмотанное повязкой лицо сделалось совсем деревянным. Он опустил ресницы, давая отдых глазам, и стал ждать ответа ведуньи.

Куделька прижалась к плечу Харальда, захлебываясь слезами:

— Я не провидица, любый… Я не умею видеть будущее так ясно, как зрит его моя наставница или твоя сестра Гуннхильд… Я только чувствую, как оно надвигается на нас, и мне страшно… Уезжай к отцу, любый, не оставайся с нами на смерть…

— На какую смерть? — изумился датчанин. — Почему на смерть?..

— А ты думаешь, что с нами будет, если у них с Вадимом миром дело решится? — медленно проговорил Волдырь. — Выболтаем вдруг, что никому не потребно…

— А кмети? — похолодела Крапива. — Кмети-то княжьи… Лодья целая, видела…

— То кмети, — сказал Волдырь. — А то мы.

— Я бы за этой правдой еще раз пошел, — прошептал Искра.

Харальд обнял плачущую Кудельку и неожиданно увидел перед собой море. Бескрайнее море, величественно вздымающее увенчанные гребнями волны. Облака над ним, летящие неведомо куда и откуда… Солнце, гаснущее в пучине…

Парус из пророчества Гуннхильд, наконец-то явившийся вдалеке…

Он сказал:

— Не по праву будут меня называть сыном конунга, если я не смогу защитить тех, кто в этом нуждается. Ты примешь мое приглашение, ярл?

Старый воин посмотрел на него и грустно, ласково улыбнулся. Харальд успел понять эту улыбку и то, что Сувор ответит отказом: ему ли, столько лет служившему своему князю, теперь от него уходить, словно он был в чем виноват?.. И Крапива, гордая и отчаянная, не бросит отца, а за ней еще Искра, не только по слову Твердяты принявший узы жениховства… Искра, которого он, Харальд, называл побратимом…

Что же до Страхини…

В это время снаружи раздались голоса, по палубе прошуршали шаги, откинулся колеблемый ветром полог, и в шатер вошел князь.

Восемь человек смотрели на ладожского государя, и у каждого в ушах еще звучали слова, только что произносившиеся под этим кожаным кровом. Они ожидали, что Рюрик вот сейчас заговорит с ними о том же. О рати с князем Вадимом и о том, как ее избежать… Однако ошиблись. Князь сел рядом с Сувором и начал рассказывать ему, что тела отроков, найденные на корабле, наконец-то должным образом приготовлены к погребению и ждут только костра:

— Датский княжич дает свою лодью, чтобы твои кмети и его витязь Эгиль приняли равную честь.

…Когда вошел князь, Страхиня словно бы отодвинулся еще дальше в тень, и не потому, что его глаза, не терпели яркого света. Наоборот — он преодолевал жестокую резь, но смотрел только на Рюрика и взгляда не отводил. Он никогда не видел его до битвы в болоте. Да и тогда — мельком. А вот теперь глядел и глядел, и пытался представить его себе молодым.

Князь вел с его товарищами ничего не значащий разговор, спрашивал о ранах, о том, не терпят ли какой нужды. А зоркие глаза между тем переползали с лица на лицо, взвешивая и оценивая. Он что-то решал про себя. Отгонял прочь последние сомнения. Приговаривал…

Страхиня сидел на другом конце шатра, откинув голову — поди разбери, смотрит ли из-под повязки… Он видел, что Харальд был единственным, кого не коснулся княжеский взгляд. Рюрик просто сказал ему, поднимаясь:

— Пойдем, княжич. Дело у меня к тебе есть.

Харальд с готовностью встал.

— Погоди, кнез, — сказал Страхиня. На языке вагиров сказал.

Рюрик остановился. Обернулся и посмотрел на него через плечо, хмурясь и ощущая внезапно нахлынувшую тревогу. Страхиня, поднявшись с заметным трудом, подошел к нему, и они оказались одного роста. Усмехаясь обезображенным ртом, молодой варяг не спеша сунул руку за пазуху, нащупал там что-то. Вытянул плоский кожаный мешочек и снял его с ремешка. Протянул князю на ладони:

— Вот, возьми, кнез. Моя мать велела передать это тебе, когда умирала. Она сказала, что я, может быть, тебя разыщу.

Мешочек был очень старый и вытертый, много раз промоченный водою и потом, а случалось, что и кровью. Князь странно медлил несколько очень долгих мгновений, но потом все же взял его и начал медленно распутывать завязки. Семеро остальных смотрели недоумевая и силясь что-то понять. И молодой Твердятич, к которому Страхиня стоял правым боком, первым заметил то, что заметил бы и всякий другой, увидевший этих двоих рядом.

Сходство…

Князь наконец развязал тонкие ремешки и вынул из мешочка то, что в нем находилось.

У него на ладони лежал серебряный знак Сокола. Тот самый, что он подарил когда-то Нечаянке.

— Ты?.. — внезапно севшим голосом спросил ладожский государь. — Ты?..

Падала в небытие стольная Ладога. И та держава, которую он мечтал создать здесь и укрепить Новым Городом и иными большими и малыми городами, стоявшими вблизи и вдали. Вспыхнул и исчез его мелкий раздор с князем Вадимом. И то большое немирье, в которое этот раздор чуть было не перерос. И Рагнар Кожаные Штаны с его грозными кораблями, остановившимися, как донесла ижорская стража, уже у Котлина острова. И цена, которой он собирался купить Ладоге мир…

Ничто больше не имело значения.

Кроме одного.

Нечаянка…

И сын ее. Его, Рюрика, сын. Сын…

— Она меня ненавидела?