Меч полководца

— Подтягиваем резервы, — сурово отвечал Кутяков. Не хотелось ему показывать, как он тут переволновался за командарма. — Это надо же! С одним батальоном в штыки против целого полка!

Конечно, понимал комбриг, что не зря Фрунзе рисковал собой, не зря сам повел бойцов в штыковую атаку. Весь бой за Уфу переломился в тот миг, и повернулась военная удача к красным.

Фрунзе поспешил к переправе. Надо было торопить артиллерию скорее перебираться на правый берег, чтобы гнать отступавшего врага, не давая передышки.

Над переправой по-прежнему вились аэропланы белых.

Два аэроплана скользнули на бреющем полете навстречу командарму, скакавшему к реке в сопровождении ординарцев. Пудовая бомба ударилась о землю за спиной Фрунзе. Коня разорвало на куски, командарма взрывом отбросило в сторону.

Фрунзе, шатаясь, поднялся на ноги. Ему подвели другого коня. Подоспевшшг Чапаев не хуже доктора поставил диагноз: рана пустяковая, зато контузия сильная. Он с трудом уговорил командарма отправиться в Красный Яр. Фрунзе в полубеспамятстве уверял, что ему надо быть здесь, надо оставаться в строю.

Еще сутки длился бой за Уфу. 9 июня, к исходу дня, полки 25-й стрелковой дивизии вошли в город. За Уфимскую операцию многие бойцы и командиры были награждены орденом Красного Знамени. Первый орден революции был вручен и Михаилу Васильевичу Фрунзе.

ДОРОГА В ТУРКЕСТАН

Две дороги открылись перед Красной Армией после победы над Колчаком. Одна — в Сибирь. Другая — в Туркестан. Был создан новый фронт — Туркестанский. Командующим фронтом назначили Михаила Васильевича Фрунзе.

Фрунзе вызвали в Москву, к Ленину. Владимир Ильич сказал ему, что теперь перед Туркестанским фронтом стоит новая задача — очистить Советский Туркестан от контрреволюционных банд, за спиной которых стоят английские империалисты.

…Поезд командующего Туркестанским фронтом шел в Ташкент. За окном вагона тянулись бескрайние заснеженные степи. Стучали колеса, вагон покачивало. На столе командующего лежали книги по военному делу, по истории Туркестана, записки путешественников и даже коран — священная книга мусульман.

Каждый день в вагоне командующего собирались товарищи, ехавшие в Ташкент на военную и мирную работу. Михаил Васильевич читал им лекции о Туркестане, рассказывал о народных обычаях. У карты с указкой в руках разбирал он во всех подробностях походы Александра Македонского, Чингисхана, Тимура.

И вот уже позади заснеженные степи. За окном ташкентская зеленая, буйная весна.

Фрунзе вышел на площадку вагона, невольно сощурил глаза: отвык он от этой южной яркости красок! А ветер какой теплый! Ветер его детства. Где-то совсем близко родной дом. Сколько лет прошло, как он уехал отсюда? Шестнадцать? Почти половина всего, что прожито… И столько же лет не виделся с матерью. А она его не раз уже считала погибшим… После смертного приговора. После побега из ссылки, когда он под чужим именем был на Западном фронте и не мог ни строчки послать матери. Потом, в 1917 году, он написал ей из Шуи. Мать жила в Верном с младшей из дочерей — с Лидой. А Костя был в Пишпеке — доктор К. В. Фрунзе, всеми уважаемый и почитаемый. Но теперь где все они? Что с ними? Два года Верный был отрезан от центра. Два года ни туда, ни оттуда не доходили вести.

Ташкент встречал командующего со всеми военными почестями. Приложив руку к короткому козырьку фуражки, Фрунзе шел мимо бойцов караула, замерших в четком строю. Впереди стояла группа командиров. Но кто это рядом с ними?

Дрогнула поднесенная к козырьку рука, но командующий шагал все так же ровно, глядя в упор на человека, стоящего рядом с командирами. Костя! Старший брат!

Только приняв рапорт, только познакомившись с новыми ташкентскими товарищами, он сквозь окружившую его толпу прошел к брату:

— Где мама? Она приехала с тобой?

— Мама в Верном. И Лида с ней. Я не решился вызвать их в Ташкент. По нашим дорогам очень опасно ездить. Еще столько белых банд бродит…

Ты же знаешь, Верный все время был осажден белыми. Только недавно их отбросили. Сейчас говорят, будто атаман Анненков узнал, что в городе мать Михайлова-Фрунзе, потому так и рвался к Верному.

— А мама догадывалась, что ей грозит?

— Нет. Она считала, что ты в Шуе или в Иваново-Вознесенске. Я тоже так думал. Нам всем даже в голову не приходило, что ты можешь стать военным.

— Правда? — рассмеялся Михаил Васильевич. — Даже в голову не приходило?

Это ему очень понравилось. Воюешь, воюешь, а дома ничего не знают.

В вагоне командующего братья проговорили допоздна, заново привыкая друг к другу. Последний раз Константин Васильевич видел младшего брата на коротком свидании в сводчатой темной комнате Владимирской тюрьмы. Оба считали свидание прощальным. Константина Васильевича мучило ощущение своей вины перед матерью, перед покойным отцом. Они доверили ему воспитание маленького Миши, а он не уследил…