Меч полководца

Начдив-51 Блюхер доложил командующему, как будет организован штурм. Сначала пойдут саперы и гранатометчики, они сделают проходы в проволочных заграждениях. За ними двинется основная цепь пехоты. А за нею — еще три цепи. Словом, штурмовать Ту-редкий вал будет пять волн. Сейчас бойцы обучаются расправляться с колючей проволокой.

В Строгановке, в штабной хате Фрунзе беседовал с Иваном Ивановичем Оленчуком, местным жителем, добытчиком соли.

— Сколько верст от Строгановки до того берега? — спрашивал Фрунзе Оленчука.

— В узком месте верст десять, — отвечал Оленчук. — Если на Литовский полуостров держать.

— Вот, вот, на Литовский, — сказал Фрунзе, измеряя по карте, — и у меня получается восемь верст. Проведете наших красноармейцев через Сиваш?

— Можно, — согласился Оленчук. — Был бы ветер западный, чтобы воду в Азовское море согнал. Тогда пройдем. Отчего же не пройти.

Он топтался, неловко размахивая руками, хотел, чтобы Фрунзе поверил, что он, Оленчук, надежный и расторопный проводник. Но где-то в глубине души прятался страх. Гиблое место этот Сиваш. Да и на Литовском белые сидят — не пряниками встретят.

Ветер дул с запада. Все больше обнажалось серое дно Сиваша. Мороз подсушивал топь. В ночь на 6 ноября Оленчук с саперами начал ставить вешки вдоль брода.

— Главное дело, — говорил Оленчук, — чтобы в прогноину не угодить. Враз засосет.

Черные ямы — прогноины — попадались все чаще. Кто-то, вскрикнув, провалился по горло.

— Тихо! — цыкнул шепотом командир. Они были уже под самым носом белых.

В этот самый час Фрунзе выехал из Строгановки в штаб 51-й дивизии. Подъезжая, услышал отчаянную пальбу.

— Нервничают белые, — докладывал командующему начдив Василий Блюхер. — Темно, так они кусты за цепи красных принимают и давай палить. Снарядов-то у них хватает.

Насчет снарядов было сказано неспроста. Боеприпасов у красных бойцов, как всегда, недоставало. Не помнил Фрунзе такого сражения, чтобы вдосталь было у его армий и снарядов и патронов. И тут еще застряла где-то в степях Таврии тяжелая артиллерия, а без хорошей артиллерийской подготовки ни один военачальник но решится идти на штурм. Но артиллерия застряла безнадежно, Фрунзе видел сам, что белые, отступая, разрушили все железнодорожные пути, взорвали все мосты. Значит, надо было начинать теми орудиями, что смогли подтянуть.

Фрунзе собрал командиров частей, стоявших перед Турецким валом. Он сказал слова, каких еще никогда не говорил перед боем:

— Или я увижу вас на валу, или не увижу совсем.

Один из командиров ответил за всех:

— Мы будем на валу.

Наступило 7 ноября. На 7-е Фрунзе назначил штурм. Он знал, что в день третьей годовщины революции бойцы будут биться беззаветно.

Штаб фронта оставался в Строгановке, откуда должна была начаться переправа через Сиваш.

В десять часов вечера Фрунзе вышел из штабной хаты. Был он в кожаной куртке, в любимой туркестанской папахе. Ветер швырнул ему в лицо снежные иглы. Зима. Никогда не приходила она так рано в Крым.

С митинга в честь третьей годовщины Октября бойцы уходили к Сивашу. Шел с ними и Оленчук. Под ногами похрустывал тонкий лед. Над Сивашем сгущался серый туман. Передние скрылись в туманной мгле. Они уже ступили на илистое дно Сиваша.

Войцы двигались узкой колонной, орудия тащили на руках. Ночь была морозная, а с бойцов градом лил пот. Запрещено было курить, разговаривать. Под ногами чавкала грязь. Сквозь дыры в обуви соль жалила стертые в походе ноги. Над головами бойцов в тумане путались лучи прожекторов — белые настороженно прощупывали Сиваш. Время от времени их пулеметчики посылали в туман длинные очереди. Одна очередь случайно полоснула по колонне бойцов. Раздался приглушенный стоп.

— Умирать, не вскрикнув! — полетел по рядам приказ.

Передние уже подходили к Литовскому полуострову. В воде стояли колья, опутанные проволокой. На проволоке были подвешены пустые консервные банки, они предательски загремели, и сразу же сюда, как огромный меч, опустился луч берегового прожектора, К нему сбежались другие лучи. С берега ударили орудия. Снаряды рвались, взметая столбы соленой жижи.

Бойцы резали проволоку, закидывали ее шинелями. Падали на гнилое дно и снова поднимались в атаку.

К двум часам ночи Фрунзе получил донесение: выбрались на берег Литовского полуострова, выбили белых из укреплений, залегли, ожидая подмоги. Теперь, когда завязался бой в тылу у врангелевцев, надо было решительно атаковать Турецкий вал. Фрунзе сел в автомобиль, сказал шоферу:

— На Перекоп.

…Утром все пушки, какие были, начали обстреливать Турецкий вал. Саперы подорвали первые линии проволочных заграждений. Цепи бойцов поднялись в атаку. Ураганный огонь противника отбросил их назад. Еще одна атака. Еще! Когда откатывались назад, пулеметчик Ермаков потерял курок своего кольта. А без курка куда он годится, пулемет. Ермаков под пулями пополз искать. Его ранило в руку, но он упрямо шарил по траве и нашел курок. А когда нашел, отодрал лоскут от нижней рубахи, смочил его собственной кровью, поднял на палке и пошел во весь рост, крича в сторону белых: