Меч Шаннара

— Это он! Он! — отчаянно закричал Ши, бросаясь вдогонку мелькнувшей впереди тени. Его ноги разъезжались, скользили по вязкой почве, а вокруг бушевали потоки воды. Не помня себя, юный житель Долины ринулся вперед, поскользнулся, упал и, с трудом поднявшись, вновь устремился к показавшейся у склона холма фигурке.

— Нет, Ши! Не надо! — пытался остановить его Панамой. — Кельтцет, беги за ним!

Скалистый тролль ринулся вслед за Ши, который, весь горя от возбуждения, стремительно направился на поиски гнома, владевшего теперь самым важным сокровищем. Ему без труда удалось схватить юного жителя Долины, сжав хрупкую фигуру своей мертвой хваткой. Как ни пытался Ши вырваться из объятий огромного тролля, у него ничего не вышло, да и не могло выйти, поэтому оставалось лишь одно — подчиниться.

Между тем буря достигла своей кульминационной точки. Дождь с неистовой силой хлестал по голой земле, и бурные потоки шумели во всех канавах и рытвинах, смывая мелкую гальку, которая лежала у основания крупных валунов, и теперь, гонимая потоками воды, она покрывала всю землю. Раскаты грома постепенно стихали, но молния сверкала так ярко и ослепительно, что в периоды вспышек местность казалась охваченной серебристым пламенем. Панамон и Кельтцет силой затащили Ши в укрытие между скалами, но он еще долго сопротивлялся, доказывая, что нельзя терять ни минуты. Отчаянию юноши не было предела.

— Я мог схватить его! Зачем вы меня остановили? — раскачиваясь из стороны в сторону и обхватив голову руками, бормотал Ши.

— Ши, успокойся и послушай меня! Это чистое безумие — пускаться в погоню под проливным дождем, да еще в такую страшную бурю. Этот мерзавец ускользнет от нас, а мы лишь напрасно истратим последние силы. Поверь мне, мы все равно настигнем его, как только кончится дождь. Некоторое благоразумие не повредит нам. Я сам привык рисковать, но эта погоня доведет нас до полного изнеможения. Надо переждать!

Эта длинная тирада, столь непривычная для Панамона, возымела свое действие. Юноша стал понемногу успокаиваться, на место гнева и отчаяния пришло привычное чувство спокойного и доброго расположения, тем более, что в глубине души Ши понимал, что на сей раз Панамон и Кельтцет правы.

Разрушительная сила грозовой бури, казалось, стихла, но дождь шел по-прежнему глухой и плотной завесой. Создавалось такое впечатление, что на всей этой безлюдной земле остались только три живых человека и нескончаемый ливень, который, как божье наказание, без устали хлестал по голой земле. Шум падающей воды, бегущих потоков заглушал шум ветра. Путники с ужасом подумали, что, если дождь до завтра не прекратится, их укрытие и их самих просто смоет с лица земли. Некоторое время они сидели неподвижно и молча смотрели а плотную пелену дождя, не в силах что-либо предпринять. Потом здравый смысл все-таки взял верх, и они усилием воли заставили выжать промокшую одежду, а чуть позже немного перекусить, чтобы подкрепить оставшиеся силы. Панамон достал из походных мешков тщательно упакованные тонкие теплые одеяла — их было два. Они повернулись к Кельтцету, но тот уже крепко спал, обессиленно вытянув руки вдоль туловища. Ши и Панамон завернулись в теплые одеяла и, прислонившись друг к другу, стали бесстрастно смотреть на неутихающую стихию.

Спать не хотелось, и они стали вспоминать добрые старые времена, дом и большие дороги, ласковый свет солнца и зеленые просторы спокойной земли. Все это, казалось, было так давно, что уже наполовину забылось. Ши отметил про себя, что в рассказах Панамона уже не было того самолюбования и бахвальства, тон его стал мягче, а повествование — серьезней и глубже. И юноша невольно подумал: когда же этот искатель приключений был искренен, полностью самим собой — сейчас или раньше? Панамон рассказал о своем детстве, юности, о людях, которые его окружали, но на этот раз в его рассказе не было грубых обвинений, злости и недовольства окружающим миром. Вероятнее всего, во внутреннем мире Панамона Крила произошел какой-то надлом или серьезные перемены. Ши, в свою очередь, тоже поведал Панамону о чудесной поре детства, о Флике и о многих других вещах, которые навевали дорогие сердцу воспоминания.