– Если и есть копье, которое подойдет для моего брюха, Гауд Сизый, то это точно не твое! – Стевнир бросил поводья и спрыгнул на траву.
Примеру хёвдинга тут же последовали дренги, но не так ловко. Один даже не удержал равновесия на склоне, поскользнулся и сел на задницу, вызвав смех хирдманов Бьёрна.
Варяги остались в седлах. Сергей на всякий случай откинул крышку колчана. Вдруг дипломатические способности Стевнира окажутся неудовлетворительными? Или у него какие-то личные счеты с этим Сизым?
– Ты меня знаешь, франк?
Нельзя сказать, что викинг удивился. Это у нурманов в природе – преувеличивать собственную известность.
– Конечно я тебя знаю, дурень! – рявкнул Стевнир. – А вот тебе меня лучше бы не знать!
– Да это же Стевнир Торгнюрсон, хёвдинг Пешехода! – воскликнул кто-то из хирдманов. – Эй, Стевнир, ты почему вырядился франком?
– Точно! – поддержал крикуна Сизый, опуская щит. – Ты зачем вырядился христианином, хёвдинг?
– Это великая тайна! – заявил Стюрмир, останавливаясь. – Теперь вы ее знаете, парни, и это очень плохо для вас!
– Что за тайна? Почему плохо? Говори, Торгнюрсон! – загалдели бойцы, которые тоже опустили щиты и расслабились.
– А потому плохо, что вы меня видели! – торжественно произнес Стевнир. – Никто не должен был видеть меня в одежде франка! Так что теперь мне придется… – Стевнир демонстративно вздохнул и закончил обычным голосом: – Всех вас убить.
Скорость, с которой бойцы Бьёрна снова собрали строй, была поразительной даже для викингов.
Стевнир загоготал. Приседая и хлопая себя ладонями по ляжкам.
– Поверили! Поверили, дурни! Га-га-га!
Через пару секунд к веселью присоединились дренги Стевнира.
А еще через полминуты – бойцы Бьёрна.
А потом все дружно сели перекусить. Французскими припасами. Умяв за один присест где-то месячную норму пары крестьянских семей.
И разошлись вполне мирно и довольные друг другом, унося каждый свое. Варяги и их спутники – копченый окорок и семь мешков с зерном для людей и лошадок, а люди Бьёрна – байку о том, что Хрольв Пешеход намерен штурмовать Париж собственными силами.
– И вот зачем это было делать? – провозгласил Стевнир, останавливая коня рядом с Сергеем.
Дальше дороги не было. Мост, по которому они благополучно перебрались через речку пару дней назад, некие добрые люди превратили в торчащие из воды головешки.
– Подумаешь, мост! – пренебрежительно бросил Траин. – Я эту речку раз десять туда-обратно переплыву!
– С оружием и припасами? – с иронией уточнил Ререх.
Траин смутился.
– Ищем брод, – решил Сергей, и они двинулись вверх по течению.
– Богатая земля, – проговорил Ререх, глядя на зеленеющие поля. – Понятно, почему здесь воюют. Есть что завоевывать.
– Такую землю не завоевывать надо, а защищать, – буркнул Сергей. – Урожаи вдвое, а то и втрое от наших, а у смердов животы к позвоночнику присохли.
– Это не смерды, а холопы, – внес поправку Траин. – Свободный не стал бы такого терпеть. Сбежал бы в лес. Вот в тот хотя бы. – Сын ярла махнул рукой в сторону опушки.
– Жюст! – окликнул Сергей француза. – Почему здешние крестьяне в лес не бегут?
– Так нельзя в лес! – Жюст явно удивился. – Это же графский лес. Здесь даже хворост на опушке собирать нельзя – вздернут!
– А зачем графу хворост? – удивился Траин.
– Графу – ни за чем. Но не положено. В этом лесу граф на оленей охотится. Или на кабанов. Их вообще бить нельзя. Даже если поля травить начнут.
– Как это? – Теперь даже Ререх удивился. – Они его урожай жрут, а он терпеть должен?
– Он должен егерям сообщить, – пояснил Жюст. – А те – графу… Только мало кто сообщает.
– Почему? – спросил Сергей.
– Так от охоты вреда больше, чем от кабанов будет. Эти все поле конями вытопчут. И не одно. Хорошо, если потом один колосок из пяти останется. А кабанов можно шугануть втихую. А иной раз и поросенка какого – того. – Жюст сделал вид, что вгоняет нож. – Только незаметно. Узнают егеря – повесят.
Варяги переглянулись. Теперь окрестный пейзаж уже не казался таким… благостным. А примыкающий к полям лес, лиственный, зеленый, южный, оказывается, таил всякие сюрпризы: кабанов, егерей…
– А откуда ты это все знаешь? – спросил Траин по-нурмански.
Жюст понял. Язык «северных исчадий» не так уж отличался от германского.
– Так я сам из крестьян, – пояснил он. И добавил с грустью: – Был, пока люди архиепископа не забрали нашу землю за долги.