Мечи Ямато

На второй день своего пребывания в Долине Дымов для Артема разрешился и женский вопрос. Можно сказать, сам собой.

Омицу избегала его все это время, но вечером второго дня сама подошла к нему, когда Артем беседовал с Такамори перед входом в большую пещеру. Увела его на уединенную полянку в зарослях кустов. И сходу огорошила:

— У нас будет ребенок.

Пока Артем переваривал услышанное, Омицу со свойственной ей прямолинейностью заявила:

— Пока ты здесь, в долине, я хочу быть с тобой. Пусть твоя самурайская кукла поживет одна, здесь не ее права. Пусть вообще радуется, что находится среди яма-буси и все еще жива. Если хочешь быть со своей самурайской куклой — иди к ней, но больше не смей ко мне даже подходить. Говори сейчас же, ты идешь сейчас со мной в пещеру, где мы зачали нашего ребенка, или идешь к ней в пещеру?

От такого натиска Артем малость подрастерялся. Конечно, не тот человек Омицу, чтобы дипломатничать. Что у Омицу было на сердце, то она и выкладывала. Только слишком внезапно все произошло. К тому же она без всякого разгона приперла его к стенке ультиматумом. Или-или. А главным было сообщение, громом с неба гремящее для каждого холостого мужчины: «Ты скоро станешь отцом»... «Ну, еще не скоро, — сразу же поправил себя Артем. — Месяцев через семь».

Он не мог понять, рад ли он... Скорее, как говорится, испытывал смешанные чувства. Видимо, от полнейшей растерянности Артем задал типичный мужской вопрос:

— А ты уверена, что у нас будет ребенок?

— Уверена, — с какой-то прямо военной четкостью ответила Омицу.

Еще не хватало спросить: «А ты уверена, что он от меня?» Чтоб уж весь стандартный набор вывалить.

— К кому ты идешь? — поторопила с ответом Омицу. — Ко мне или к самурайской кукле?

«Омицу у нас девушка прямодушная. Так будем ей соответствовать. Ответим как есть». И Артем сказал:

— С Ацухимэ я не смогу быть в любом случае...

И Артем рассказал из-за чего.

Какова же была радость Омицу, когда она узнала, что Ацухимэ решила отдать всю себя служению государству, а не мужчине. Омицу бросилась на шею Артему, прижалась к нему всем телом, запустила руки под кимоно...

Он же мужчина, черт возьми! Тем более мужчина, которую уже неделю обходившийся без женщины. Тем более Омицу ему нравилась... И это ее неопытность в делах любовных дополнительно манила вкупе с горячим желанием учиться, учиться и еще раз учиться искусству любви. Тем более... «А уж не оправдываюсь ли я перед не-пойми-кем и не-пойми-за-что?» — вот на какой мысли поймал себя Артем.

А Омицу уже тянула его за руку.

— Ну пошли же скорее в пещеру. Помнишь, ты обещал меня многому научить...

Вот так в средневековой Японии он стал практически женатым человеком. Все приметы были налицо: совместное проживание (в отдельной маленькой пещерке), совместное ведение хозяйства, ну и, конечно, исполнение супружеских обязанностей. А вдобавок оба невенчанных, незарегистрированных супруга ждали ребенка и хранили друг другу верность, что делало их брак просто-таки образцовым.

Что же касается исполнения супружеских обязанностей, то исполнялись они Омицу и Артемом часто и охотно — просто, черт возьми, как в медовый месяц! Омицу открывала для себя с помощью Артема новый увлекательный мир, где нехитрые телодвижения подчинены не только идее деторождения, но и идее одаривания друг друга разными гранями наслаждения. Артему же было с Омицу очень хорошо, комфортно. Может быть, не было между ними чего-то... большего. Ну а разве простой комфорт — такая распространенная вещь, чтобы не радоваться ей и не ценить ее? А за этим самым «большим» можно всю жизнь проходить, проискать, да так и не обрести его...

Что же касается Ацухимэ, то она ни о чем Артема не спрашивала, не подшучивала, словом, не замечала изменившегося статуса ее дорожного спутника и соратника по борьбе. Будто это не имеет ровно никакого значения для нее. А может, так и есть?

Артем же, когда видел Ацухимэ, отчего-то всегда чувствовал неловкость и никак не мог ее побороть. И еще чувство вины шевелилось где-то на самом донце души. Спрашивается: ну почему, откуда? Чем он виноват? Она сама сказала, что мужчина может быть ей лишь другом. Так другом ей Артем остается. «Опять ты оправдываешься!» — вновь ловил себя Артем все на той же мысли.

Что же касается Омицу... Она, оказывается, внимательно следила за Ацухимэ, не выпускала ее из поля зрения. Это явствовало из наблюдений, которыми она делилась с Артемом:

— Ты знаешь, она даже здесь одевается, как самурайская женщина. Надевает на себя все, что положено. Ничего не забывает: обматывает бедра полосой ткани, потом надевает узкий халат, поверх него цветочный халат, потом кимоно и куртку и завязывает на спине семь поясов в «бабочку, севшую отдохнуть». В этом же здесь неудобно! А на ногах у нее гэта. Я ей предлагала цурануки[63], я предлагала ей наши штаны и куртку. Но она ответила «нет» и отвернулась с презрением. Она — глупая, Ямамото! А почему она тебя называет Алтём?

Самое любопытное, что Артем вдруг понял — он не хочет, чтобы Омицу тоже называла его Алтёмом.