Мечников

Толстой саркастически: «За этим дело стало?»

Мечников: «Нравственность, следовательно, должна основываться не на извращенной человеческой природе, какова она теперь, но на идеальной, т. е. такой, какой должна она стать в будущем».

Толстой опять ставит вопрос, обозначающий, по-видимому, то же, что и недавняя дневниковая запись: «Как же до сих пор жить людям? И ведь жили уже миллиарды с прямой кишкой».

«Где же должна остановиться любовь к ближнему, если она не может в одинаковой степени обнять все человечество?» — спрашивает Мечников.

«Нигде», — отвечает Толстой.

«Нужно, чтобы люди убедились в могуществе науки и вреде глубоко укоренившегося суеверия», — пишет Мечников.

«Да, — соглашается Толстой (единственный раз соглашается!), но тут же добавляет, — только главная superstition[24]это science».[25]

Но и окончив полемику на полях книги, Толстой продолжает мысленно спор с Мечниковым.

Посетивший его в августе Вересаев писал:

«…Толстой заговорил о присланной ему Мечниковым книге „Essai de philosophie optimiste“.[26] С негодованием и насмешкой он говорил о книге, о „невежестве“, проявленном в ней Мечниковым.

— Он, профессор Мечников, хочет… исправить природу! Он лучше природы знает, что нам нужно и что не нужно! У китайцев есть слово „шу“. Это значит — уважение. Уважение не к кому-нибудь, не за что-нибудь, а просто уважение — уважение ко всему за все. Уважение вот к этому лопуху у частокола за то, что он растет, к облачку на небе, к той грязной, с водою в колеях, дороге… Когда мы, наконец, научимся этому уважению к жизни».

18 июля 1904-го Толстой заносит в дневник на редкость емкие и страстные строки:

«Мечников придумывает, как посредством вырезания кишки, ковыряния в заднице обезвредить старость и смерть. Точно без него и до него никто не думал этого. Только он теперь хватился, что старость и смерть не совсем приятны. Думали прежде вас, г-н Мечн[иков], и думали не такие дети по мысли, как вы, а величайшие умы мира, и решали и реш[или] вопрос о том, как обезвредить старость и смерть, только решали этот вопрос умно, а не так, как вы: искали ответа на вопрос не в заднице, а в духовном существе человека.

Смерть (и старость) не страшны и не тяжелы тому, кто, установив свое отношение к Богу, живет в нем, знает, что то, что составляет его сущность, не умирает, а только изменяется. И умирает и стареет легко тот, кто не только знает это, но верит в это, верит так, что живет этим, так живет, что старость и смерть застают его за работой. Всякий знает, что умереть легко и хорошо, когда знаешь, за что, зачем умираешь, и самой смертью своей делаешь предназначенное себе дело. Так легко умирают взрыв[ающие] себя или убитые в сражении воины. Так легко должны были умирать и умирали мученики, самой смертью своей служа делу всей своей жизни и жизни всего мира. Хочется сказать, что счастливы такие мученики, и позавидовать им, но завидовать нечего, во власти каждого в каждой жизни нести это мученичест[во] в старости и смерти: умирать благословляя, любя, умиротворяя своими последними часами и минутами».

Итак, все ясно — писания Мечникова не стоят выеденного яйца. Но почему такой пыл, такое яростное негодование? И самое любопытное: книгу, интересную только «своей ученой глупостью», Толстой перечитывает минимум еще раз, о чем свидетельствует запись Гольденвейзера от 22 октября 1904 года:

«Нынче он сказал мне:

— Я много вынес из этой книги интересных сведений, так как Мечников, несомненно, большой ученый. Только удивительна в нем самодовольная ограниченность, с какой он убежден, что решил чуть ли не все вопросы, волнующие человека. Он так уверен, что счастье человека в его животном довольстве, что, называя старость злом (вследствие ограничения в ней способности физического наслаждения), даже и не понимает, что есть люди, думающие и чувствующие совершенно наоборот. Да, я дорожу своей старостью и не променяю ее ни на какие блага мира».

Краткая запись в дневнике от 19 мая 1905 года интересна тем, что сделана по совершенно постороннему поводу:

«Саша от боли впрыснула морфий. Няня не одобрила: пострадать надо, когда бог посылает. А Мечников хочет уничтожить не только страдания, но и смерть.

Разве он не жалкий, испорченный ребенок в сравнении с народной мудростью старушки?»

Мечников не собирался уничтожить смерть и считал злом лишь преждевременную старость, но не эти уточнения важны нам сейчас.

Он был убежден, что решил чуть ли не все вопросы, волнующие человека! Вот что Толстой считал самодовольной ограниченностью…