Мечтатель Стрэндж

Но Сарай пришла сюда не ради искусства. В одиннадцати жилых комнатах она насчитала тринадцать спящих, одна из которых была не фаранджи, а тизерканской воительницей Царой, свернувшейся в хрупких объятиях маленькой девушки с очень короткими пушистыми волосами. В общей сложности выходила дюжина чужаков, большинство из которых оказались затхлыми стариками. Среди них пребывала еще одна женщина: не такая юная, не такая маленькая, и спала она рядом с коренастым мужчиной. Вот все парочки и все женщины; остальные были мужчинами и спали в одиночестве. Чуть больше половины храпели. Чуть меньше половины дурно пахли. Отличить тех, кто смыл пыль пустыни, было легко по слою коричневой пены на стенках ванны от многих недель без мытья. Те же, чьи ванны остались чистыми, просто еще не смыли с себя грязь, и Сарай брезговала усаживать на них своих мотыльков. Высоко в небе ее носик сморщился, словно она сама чуяла мощное мужское зловоние.

Распределив всех мотыльков по небольшому количеству комнат, она смогла подробно изучить каждого человека с нескольких точек обзора. Двое чужаков выглядели настолько похожими, что на секунду это сбило Сарай с толку – будто две группы мотыльков передавали ей одну и ту же информацию. Но мужчины просто оказались близнецами. Один фаранджи был особенно некрасив, даже во сне на его лице с поджатыми губами застыло недовольное выражение. А другой напоминал линяющую рептилию, кожа его шелушилась завитками мертвой кожи. Его костяшки скукожились от ожогов, как расплавленная восковая свечка, и от него пахло как от трупа животного. От гладкокожих девушек пахло куда приятнее. На уровне пупка Цары Сарай увидела элилит, которую наносили всем девочкам Плача, когда они становились женщинами. Ее татуировка изображала змею, пожирающую свой хвост, что символизировало цикл разрушения и возрождения – она стала очень популярной после свержения богов. Старшая пара носила одинаковые золотые кольца на своих грубых, мозолистых безымянных пальцах, и под ногтями мужчины, как у Спэрроу, виднелись темные полумесяцы от работы с грунтом. Грунт был и в комнате: элегантный столик полностью заставили десятками маленьких мешков из холстины, наполненных саженцами, и Сарай задумалась, как растения могли фигурировать в планах Богоубийцы по завоеванию цитадели.

Дюжая доля внимания Сарай задержалась на одном из спящих, хоть и не по ее воле. Процесс был инстинктивным, ее сосредоточенность кочевала от одних стражей к другим по мере необходимости. Но тут причиной послужила не необходимость. Этот чужак не казался важнее других. Он просто был красивее.

Он был золотым.

Сарай никогда не видела такого оттенка волос. В Плаче, где волосы у всех черные, даже ее рыжевато-коричные смотрелись необычно, но его волосы были цвета солнца, достаточно длинные спереди и слегка вьющиеся, отчего так и хотелось намотать их на палец. Помимо девушки, спящей с Царой, он был единственным молодым фаранджи, хоть и не таким юным, как Сарай. С княжеским видом, широкоплечий, он задремал на подушках с открытой книгой на голой груди. Через глаза мотыльков Сарай увидела, что на обложке изображена ложка со звездами и мифическими созданиями, но ее внимание привлекло лицо незнакомца, которое могло считаться таким же произведением искусства, как коллекция чудес в комнате. В его чертах чувствовалась такая изящность, такая идеальная форма каждого уголка и изгиба, что он казался почти нереальным. Как музейный экспонат.

Девушка напомнила себе, что спустилась сюда не восхищаться красотой чужака, а разузнать, кто он и какую угрозу представляет – то же касалось всех остальных, чей скромный вид не был столь привлекательным. Она посмотрела на каждого из них и увидела просто спящих людей – таких уязвимых с их приоткрытыми ртами и длинными пальцами ног, выглядывающими из-под одеяла. За небольшим исключением они выглядели чуть ли не нелепо. Не может такого быть, чтобы они представляли смертельную угрозу!

Довольно. Она ничего не узнает о гостях Богоубийцы, если будет просто на них пялиться. Пора заглянуть внутрь.

В одиннадцати комнатах, где спали тринадцать человек – десять мужчин и три женщины, одна из которых не была чужой, а посему не в счет, – мотыльки, облепившие стены и кроватные столбики, встрепенулись и взлетели, пересекая небольшое расстояние и приземляясь на плоть. Никто из людей не почувствовал легких, как перышко, лапок крылатых созданий, умостившихся на их лбах и скулах, не говоря уж о планомерном вторжении Музы ночных кошмаров в их разум.

Невидимая, бесплотная, несущественная, как шепот, Сарай скользнула в их сны, и то, что она там обнаружила в последующие часы, доказывало, что незнакомцы были отнюдь не нелепыми.

И действительно представляли для нее смертельную угрозу.

* * *