Медальон Распутина

Гнусавый голос по телефону только что говорил ему именно об этой пекарне! «Зайди в пекарню «Колобок», она прямо перед тобой». Откуда его обладательница знала, где он находится?

Херувимский огляделся по сторонам и зашел в пекарню.

В конце концов, чем это ему грозит?

Его очередь быстро подошла.

— Слушаю вас! — приветливо проговорила румяная девушка за прилавком.

— Мне… — неуверенно начал Херувимский, — мне… четыре… или лучше даже шесть эклеров… и еще вот это! — И он протянул девушке странную листовку.

Он думал, что девушка удивится, вернет ему листовку — но ничуть не бывало.

Она протянула ему коробку с эклерами и показала на неприметную дверь слева от прилавка:

— Вам сюда.

Херувимский нерешительно толкнул дверь, вошел в нее — и оказался на крутой полутемной лестнице.

Стертые ступени уходили вверх — и Херувимский пошел по ним, потому что другого варианта просто не было.

Он поднялся на два лестничных марша и оказался перед дверью, обитой коричневым дерматином. Сбоку от этой двери висело несколько звонков, около каждого из них была табличка.

«А. Я. Булкина»

«Б. Ю. Коробочка»

«В. Э. Полумесяц»

И наконец — «Л. Ю. Люциус».

Херувимский нажал на последнюю кнопку.

Он думал, что услышит где-то далеко за дверью звонок, но вместо этого над его головой прозвучал механический голос:

— Клиент за номером А-38, вас ждут у окна номер четыре!

Херувимский удивленно поднял голову. В это время замок щелкнул, дверь открылась.

— Чего стоишь? — проговорил тот же механический голос. — Проходи, не задерживай очередь!

Херувимский оглянулся.

Никакой очереди в ближайших окрестностях не наблюдалось, он был один перед этой дверью. Но голос прозвучал так требовательно, так настоятельно, что он шагнул вперед.

Дверь за ним тут же захлопнулась, и Херувимский оказался в полной темноте.

Он замер в растерянности.

В темноте рядом с ним прозвучали чьи-то шаркающие шаги — и тут же стихли. Потом из той же темноты на него уставились зеленые светящиеся глаза.

— Мама… — пролепетал Аркадий Викторович и попятился.

Он обернулся, пытаясь найти дверь… но ничего не нашел, вокруг была не только темнота, но и пустота.

— Мама… — повторил Херувимский.

— Чего ты кричишь! — раздался прежний голос… и тут над головой Херувимского зажегся свет.

Херувимский стоял в прихожей большой старой квартиры. Над головой у него светилась слабая лампочка в самодельном абажуре, а перед ним сидел огромный угольно-черный кот.

Херувимский перевел дыхание. Так вот чьи зеленые глаза светились в темноте! Всего лишь кот. Просто кот, правда, очень большой, просто огромный.

И что теперь делать?

— Иди за котом! — приказал тот же невидимый голос.

Кот поднялся на лапы, развернулся и пошел по коридору в глубину квартиры.

Херувимский последовал за ним, чувствуя себя сумасшедшим.

Вслед за котом он прошел по коридору. На стене слева висел детский велосипед, справа — оцинкованное корыто.

Херувимский опасливо прошел между тазом и велосипедом, как между Сциллой и Харибдой, и оказался перед неплотно прикрытой дверью, из-за которой пробивался тускло-желтый свет и доносилась приглушенная музыка.

Кот остановился перед дверью, громко мяукнул и протиснулся внутрь.

Херувимский замялся.

Тут у него над головой прозвучал прежний механический и явно неодобрительный голос:

— Что стоишь? Тебе нужно отдельное приглашение?

Херувимский вздохнул, открыл дверь и вошел.

За дверью обнаружилась большая полутемная комната, заставленная старой мебелью. Здесь были два дивана в пестрой обивке, несколько мягких кресел и стульев, старомодная этажерка, забитый посудой полированный сервант, несколько тумбочек. И всюду — на диванах, на креслах, на тумбочках — лежали многочисленные вышитые накидки, салфетки и салфеточки.

На одной из тумбочек стоял старинный граммофон с большой трубой, расписанной аляповатыми розами. Это он издавал ту музыку, которую Херувимский услышал из коридора — надтреснутый, дребезжащий мужской голос под аккомпанемент фортепьяно пел романс «Татьяна, помнишь дни золотые…»

А в глубине комнаты стоял массивный письменный стол.

На этом столе стояла старинная бронзовая лампа под зеленым абажуром, а за столом сидела пожилая дама в шелковом халате, расписанном золотыми драконами, с тщательно завитыми рыжеватыми волосами, с крупным попугайским носом, украшенным выдающейся бородавкой.

На этом носу у дамы было пенсне в золотой оправе.

Романс закончился.

Граммофон замолчал, только еще долго слышалось шарканье звукоснимателя по пластинке.

— Ну-ну, — проговорила дама, поправив пенсне и уставившись на Херувимского. — Пришел-таки! А эклеры принес?

Голос у нее был гнусавый, словно простуженный. Тот самый голос, который Херувимский слышал по телефону.

— При… принес! — проговорил он растерянно и поставил коробку с пирожными на стол.

— Принес — молодец! — Женщина спрятала коробку в ящик стола, насмешливо взглянула на Херувимского: — А ты что, думал, я тебя чаем буду поить с этими пирожными? И не мечтай! Ты сюда не чаи распивать пришел!

— Да я и не думал… — смущенно пробормотал Херувимский. — Я совсем не затем…