Меделень

— Пускай его летает, дяденька!.. Не опускайте, барин! — хором упрашивали дети, обращаясь то к крестьянину, то к Дэнуцу.

— Давайте заведем его во двор и привяжем.

— Давайте! Давайте! — ликовал Дэнуц, от радости чуть не бросившись на шею своему спасителю.

И толпа детворы во главе с Дэнуцем до самых ворот бежала следом за высоко парившим змеем… Во дворе лаяли собаки, бегали туда-сюда слуги.

— Скорее, Дэнуц, а то опоздаем к поезду, — торопила сына уже сидевшая в коляске госпожа Деляну, ладонями прикрывая уши.

— Подожди, мама, видишь, я занят! — отвечал Дэнуц, дергая за веревку привязанного змея, словно испытывая его на прочность.

— Все в порядке, барин! Теперь-то уж не улетит, как-никак к дубу привязан!

— Ты кончил, Дэнуц?

— Да, но кто за ним смотреть будет? — забеспокоился он.

— Мы! Мы! — отозвались усеянные ребятишками ворота.

— Нет, я! — вызвался мальчик постарше, стараясь говорить басом.

Отгоняя псов, он вошел во двор и встал возле дуба, опоясанного веревкой.

— Как тебя зовут? — недоверчиво спросил Дэнуц.

— Маранды я сын, здравия желаю! — по-военному отчеканил мальчик.

— А как звать тебя по имени? — ласково спросила госпожа Деляну, выходя из коляски.

— Георгицэ, барыня, целую руку!

— А ты собак не боишься?

— Не-а!..

— Ты, Георгицэ, стой здесь и не двигайся с места! — приказал Дэнуц.

— Ecoutes, mon petit, il faut lui parler gentiment, pas de cette maniere; tiens, donnes-lui des bonbons.[1]

— На… пожалуйста, — поправился Дэнуц под пристальным взглядом госпожи Деляну.

И на городской лад протянул ему коробочку с лиловатыми конфетами. Георгицэ колебался, но приветливость барыни придала ему решительности. Он взял коробку. Дэнуц остался стоять с крышкой в руках, растерянный и возмущенный до глубины души. Госпожа Деляну рассмеялась.

— Ничего, Дэнуц, отдай ему и крышку… А тебе вот на водку, спасибо!

— Дай Бог здоровья барину, пусть растет большим да умным! — поклонился крестьянин.

Коляска тронулась.

Стоя на коленях и упираясь подбородком в опущенный верх коляски, Дэнуц с нескрываемой завистью смотрел на Георгицэ, который делался все меньше и меньше. И точно так же смотрела на маленького стража у дуба со змеем усеявшая ворота ребятня.

Оказавшись полновластным хозяином змея, Георгицэ, сын Маранды, осторожно потрогал туго натянутую веревку, загудевшую, как струна… и, не вспомнив про зажатые в кулаке конфеты, опустился на землю, прислонился к стволу, сложил руки на груди и стал глядеть в небо, точно влюбленный.

* * *

— Не стоит беспокоиться, господин Штефля!

— Простите великодушно! Жара, знаете ли…

В низкой душной комнате полно мух.

Начальник станции в накинутом на спину сюртуке тщетно пытался всунуть заведенную назад руку в рукав… В конце концов, продравшись через туннель на синей подкладке, рука начальника станции устремилась к затянутой в перчатку руке госпожи Деляну. С героическим для толстого человека усилием он склонился над перчаткой. Вспомнив о носовом платке, смущенно сдернул его с головы.

Дэнуц испытывал радостное волнение, словно попал на склад, полный загадочных игрушек. Он не сводил глаз с медленно движущейся бумажной ленты, скользившей по телеграфному колесику… Он знал: эта лента — таинственный фуникулер, который перемещает по воздуху слова… и отказывался верить этому.

— А поезд не опаздывает, господин Штефля?

— Боже праведный, сударыня, да вот он! — задыхаясь отвечал начальник станции.

— Пойдем на перрон, Дэнуц!

На перроне, между двумя каштанами, ожидали прихода поезда связанные гуси, полосатая сума и светлое летнее утро.

— Ну-ка, покажись, Дэнуц… Господи! На кого ты похож!

Хорошенькая матроска, впервые надетая сегодня поутру, немало пострадала от катастрофы на дороге. Из сандалий на каждом шагу сыпалась пыль, носки спускались гармошкой, так что были видны белые, в сравнении с загорелыми икрами, щиколотки.

Госпожа Деляну села на скамейку, поставив перед собой Дэнуца, словно задачу по архитектуре. Она подняла вуаль, сняла перчатки и приступила к реконструкции.

Белая бескозырка с дерзкой кокетливостью сдвинулась на затылок и немного набок, полностью открыв лоб и короткий нос; ленты бескозырки развевались по ветру; синий с якорем галстук вернулся на свое место — туда, где соединялись кончики воротника…

— Теперь только невесты недостает! — восхитился начальник станции, появляясь на перроне с блокнотом под мышкой и в красной фуражке поверх носового платка.

— Идет?

— Идет.

— Дэнуц! Дэнуц!

С радостной покорностью спасаемого от смертельной опасности Дэнуц отошел от края. В отдалении, там, откуда бежали рельсы, чернела точка, чужая и враждебная, словно дуло заряженного пистолета.

И они напряженно всматривались в эти туго натянутые, как нервы, рельсы… Угрожающе сопя, появился паровоз и сердито проследовал мимо них…

— Багажный… багажный… багажный; третий класс… третий… третий… — вслух считал Дэнуц, моргая и крепко сжимая руку госпожи Деляну.

— А вот и папа! Видишь?! Папа! Папа!