Медичи

— Вы отвечаете за ваш приговор перед Богом, который тоже будет вас судить. Я много раз стоял лицом к лицу со смертью и не боюсь ее, но об одном прошу вас: позовите священника, чтобы я подготовился к смерти исповедью и причастием и мог доверить служителю церкви мою последнюю волю.

— Ваше желание будет исполнено, — сказал Петруччи, и на строгом лице его мелькнула тень сочувствия. — Если вы что-нибудь еще желаете, вам все будет разрешено.

— Прошу только бумаги и перо, больше мне ничего не нужно. Святые дары будут мне последним утешением.

Петруччи приказал отвести осужденного в одну из задних комнат дворца и позвать к нему священника.

Монтесекко с гордо поднятой головой вышел из зала заседаний.

…Клодина горячо молилась, стоя на коленях, когда Луиджи вошел в комнату.

— Что случилось? — воскликнула она, вскакивая. — Они убили его?

— Он жив, — отвечал Луиджи. — Они увели его для допроса, как он требовал, и можно надеяться, что он останется жив, так как он не принимал участия в преступлении. Ждите спокойно, что будет дальше. Сделать тут ничего нельзя, но будьте уверены, что ему лучше быть перед судом республики, чем перед яростью народа.

— Он перед судом! — повторила Клодина, пока Луиджи засовывал в карманы кошельки с золотом. — О! Тогда спасение еще возможно!.. Да, да! — проговорила она после минутного раздумья. — Так и надо… Фиоретта в доме друга Медичи и может мне помочь.

Она хотела бежать, но Луиджи удержал ее.

— Куда вы? Вы его не увидите. Капитан оставил вас под моей охраной, и вам нельзя выходить на улицу, где буйствует народ… До капитана вас не допустят, он сейчас под строгим караулом.

— Я не к нему… Я хочу видеть человека, который сможет его спасти.

— Это невозможно, — сказал Луиджи, преграждая ей дорогу, — вы должны оставаться здесь, только здесь вы в безопасности, я поручился за вас капитану.

— Что значит моя безопасность, что значит моя жизнь? Его надо спасти, и для этого существует только один путь.

Луиджи особенно блестящими глазами смотрел на нее. «Неужели часть добычи, и, пожалуй, самая лучшая, уйдет от меня? — думал он. — Ведь она дороже золота».

— Нет, — сказал Луиджи, — вы не уйдете отсюда, я вам запрещаю. Вы поручены мне и, кажется, не можете ни на что жаловаться.

— Я не слушаю никаких запрещений! — вскричала она. — У меня один долг на свете, и я исполню его!

— Вы не пойдете никуда отсюда, — с угрозой крикнул он. — Я ваш господин теперь и научу вас повиноваться.

Он схватил ее за руку и потащил обратно в комнату.

— Что? Как вы смеете? Оруженосец Монтесекко не знает страха и повинуется только одному господину. Прочь с дороги!

В одно мгновение Клодина выхватила свободной рукой маленький трехгранный кинжал и с силой вонзила его в руку Луиджи.

С болезненным криком он отшатнулся, выпустил ее и не успел понять, что случилось, как она уже бежала по коридору во двор. Он бросился за ней с ругательствами, но она уже миновала ворота, оставшиеся незапертыми после ухода толпы. Луиджи видел только, как она бежала вдоль заборов.

— Это черт, а не женщина! — ворчал он, — Гнаться за ней теперь бесполезно… Уже темнеет, нет никого поблизости, а рука болит… Она выучилась владеть оружием у проклятого капитана. Я глупо сделал, что не запер ее раньше. Надо довольствоваться золотом и перевязать руку, а там видно будет, авось ничего не пройдет даром этой дикой кошке.

Он запер ворота и вернулся в пустой дом, откуда все слуги разбежались при появлении толпы.

Клодина бежала вдоль заборов и садов. Уже темнело, но, выйдя на улицу, ведущую в город, она узнала калитку, в которую вошла накануне Фиоретта.

После бегства Бандини калитка осталась незапертой, и Клодина с радостной надеждой вошла в сад.

Когда Фиоретта упала, пораженная кинжалом Бандини, Антонио Сан-Галло не пытался преследовать убийцу, и сбежавшиеся слуги остановились пораженные, увидев своего хозяина с окровавленной рукой, склонившегося над женщиной. Фиоретту подняли, внесли в ее комнату и положили на диван. Антонио послал слуг за доктором, а пока старался, как умел, возбудить в ней признаки жизни. Кинжал попал в середину груди, близко от сердца, и запекшаяся кровь затянула рану. Фиоретта не шевелилась, но тело было совершенно теплое, а когда Антонио влил ей в рот несколько капель вина и намочил виски холодной водой, то ему показалось, что грудь ее начала медленно подниматься. Антонио с напряженным вниманием наблюдал за ней. Дыхание Фиоретты становилось все глубже, и наконец она открыла глаза и посмотрела мутным взором.

— Вы живы, — радостно вскричал Антонио. — Благодарение Богу! Лежите спокойно, не шевелитесь, Бог даст, удастся вас спасти.

Он опять дал ей несколько глотков вина, ее взгляд прояснился, она все вспомнила, и бесконечная скорбь выразилась на ее лице.

— Меня спасти? Зачем? — прошептала она. — К чему мне жизнь? О, если бы убийца моего Джулиано проколол и мне сердце, мы были бы вместе теперь там, где нет ни злобы, ни вражды.

— Вы должны жить, Фиоретта, — строго сказал Антонио, подкладывая ей под голову мягкую подушку. — Подумайте о вашем Джулио.

Глаза раненой оживились.