Медичи

Когда Антонио вернулся с доктором, Фиоретта приподнялась, беспомощно протягивая руки. Рана открылась, кровь брызнула на постель.

— Мне здесь больше делать нечего, — шепотом сказал доктор. — Внутреннее кровоизлияние вскрыло рану, и медицина здесь бессильна.

Он попробовал закрыть рану, но повязки не помогали; Фиоретта все бледнела, дыхание слабело, а лицо принимало мирное, спокойное выражение. Она еще раз открыла глаза и посмотрела на всех ясным, проницательным взглядом умирающей.

— Благодарю вас, Лоренцо, — сказала она слабым, но внятным голосом. — Еще одна просьба, последняя: пусть ребенок, сын Джулиано, посвятит себя служению церкви, как я дала клятву Богу.

— Обещаю вам это, — сказал Лоренцо.

— Прощай, мой Джулио, — проговорила Фиоретта с лицом, озаренным счастьем, и, сделав последнее усилие, положила руку на голову сына.

Голова ее откинулась на подушки, она глубоко вздохнула, вздрогнула и вытянулась. Доктор склонился над ней, пощупал пульс и торжественно произнес:

— Скончалась.

Лоренцо опустился на колени и тихо молился. Все последовали его примеру. Потом Лоренцо поднялся и сказал с волнением:

— Она мирно скончалась. Упокой, Господи, ее душу. Я свято исполню мой долг перед Джулиано. Прошу вас, Антонио, позаботиться о ее погребении. Ребенка я оставлю сегодня еще на вашем попечении, а завтра его перевезут ко мне, где он найдет родной дом, как было бы при жизни его отца.

Он поцеловал маленького Джулио и направился к своему паланкину.

Клодина так бежала, что слуга едва поспевал за ней. Улицы значительно опустели, но кое-где еще попадались сборища. Иногда их останавливали, но тогда слуга заявлял, что они несут послание Лоренцо в синьорию, — толпа расступалась с криками: «Палле! Палле! Да здравствует Лоренцо!»

Перед дворцом синьорин собралась значительная толпа, и шли оживленные разговоры.

— Поймали Жакопо Падди!.. Крестьяне Кастаньо задержали его… сейчас приведут.

И отовсюду раздавались проклятия.

Клодина ничего не слышала, она только стремилась вперед, и слуге едва удавалось прокладывать ей дорогу.

Под порталом ее направили в большой внутренний двор. Там горели факелы.

Гонфалоньер стоял на ступенях подъезда с несколькими членами совета, а в стороне — чесальщик с теми, кто присутствовал при допросе Монтесекко. Посреди двора перед плахой, покрытой черным сукном, стоял на коленях Монтесекко, а рядом палач с закрытым липом, с мечом в руке. Онемев от ужаса, Клодина остановилась, упала на колени и протянула руку с запиской Лоренцо. Она хотела крикнуть, но голос не повиновался ей. Слуга взял записку из ее рук, подбежал к гонфалоньеру, но в это время с тупым звуком опустился меч палача, кровь брызнула, и голова Монтесекко скатилась на землю…

— Дай ему, Господи, вечный покой, — торжественно произнес священник среди гробового молчания.

Клодина отчаянно вскрикнула и упала без чувств.

В эту минуту слуга передал гонфалоньеру записку Лоренцо. Петруччи прочитал ее при свете факела и мрачно сказал:

— Теперь уже поздно, и, может, так и должно было быть. Лоренцо подобает прощать и оказывать милости, но мы, судьи республики, не можем щадить тех, которые сами нарушали законы… Кто этот юноша? — спросил он.

— Не знаю, — отвечал слуга.

— Я знаю, благородный гонфалоньер, — сказал подошедший священник. — Монтесекко сообщил мне свою последнюю волю… Позвольте мне взять этого юношу под мою охрану.

Гонфалоньер согласился, священник послал за паланкином, чтобы в сопровождении слуги отнести неподвижно лежавшую Клодину в монастырь кармелиток, а тело Монтесекко было положено в приготовленный гроб.

Едва священник удалился из синьории, как с улицы снова, раздались дикие крики. Гонфалоньер, направившийся было во дворец, остановился. Густая толпа вошла с улицы во двор. Тащили человека в разодранном платье, растерзанного, с бледным искаженным лицом. При свете факелов все узнали Жакопо Пацци.

— Крестьяне из Кастаньо выдали его! Вот он, проклятый изменник! — кричала толпа.

Жакопо, шатаясь, приблизился к гонфалоньеру и хотел что-то сказать, но Чезаре Петруччи прервал его и объявил громким голосом:

— Другие искупили свое преступление, и даже только что казненный Монтесекко, хотя он был храбрый солдат и был, пожалуй, достоин помилования. Но этот не избегнет наказания! Он принимал участие в убийстве, он с чужими солдатами ездил по городу, чтобы побуждать народ к преступному восстанию. Правда ли это, благородные судьи? Правда ли это, граждане?

— Правда, правда! Мы это сами видели. Клянемся, что правда! — раздались голоса.

— Тогда я приговариваю его к смерти. Прав ли я, граждане?

— Правы, правы!.. Да здравствует благородный гонфалоньер! Смерть предателям!

— Так ведите его наверх и повесьте в окне зала заседаний, рядом с сообщниками его преступления.

Голос Жакопо заглушили дикие крики толпы. Стражи синьории окружили его и увели, несмотря на его сопротивление.

Вскоре на улице поднялся дикий рев толпы, когда она увидела при свете факелов Жакопо Пацци, вытолкнутого из окна, где еще висели трупы Франческо Пацци и архиепископа Сальвиати.

Глава 17