Медный всадник. Жизненный путь Этьена Фальконе

Дидро стал душой Энциклопедии и как главный ее редактор достиг огромного авторитета. Первым помощником Дидро в работе над Энциклопедией стал Д’Аламбер. Все выдающиеся люди Франции сотрудничали в Энциклопедии: Монтескье и Вольтер, Гольбах и Бюффон, Гельвеций и Руссо, Тюрго и Кенэ. Все поражались, как удалось Дидро при столь большом количестве совершенно различных авторов добиться такого единства мыслей в Энциклопедии. «Он умеет для каждой темы выбрать самого подходящего автора, договориться с ним, подсказать нужные идеи и наилучший способ их выражения. Он имеет свою собственную точку зрения по всем вопросам, но никогда не навязывает ее. Он большой политик: он никогда не ставит автора в противоречие с самим собой и не принуждает его высказывать чужие мысли. И в то же время его работа редактора включает и такую правку, которую можно рассматривать как соавторство. Он много работает за других: одному он дает мысль, другому – разрабатывает сюжет, третьему – выправляет слог, четвертому – попросту вставляет страницы. Перед ним склоняются все – даже старик Вольтер, который не признает никаких авторитетов», – говорили о Дидро. Сам он признавался: «Когда я взялся за Энциклопедию, у меня не было ни литературного имени, ни веса в обществе. И когда мне предложили Энциклопедию, я понял, что это дело, которому я посвящу жизнь». Но Энциклопедия – это адская работа. Кроме того, что Дидро просматривал все рукописи, писал статьи по истории, философии и государственному праву, он еще и сам вел отдел «Ремесла». Он хотел описать все современные отрасли производства, посещал мануфактуры и мастерские, рассматривал станки и машины, расспрашивал рабочих, заставлял художников делать чертежи и рисунки.

И все же главным в Энциклопедии было не это. В ней было дано такое объяснение мира, физического и духовного, в котором не было места Богу. Бывший прилежный ученик иезуитского колледжа из Лангре стал воинствующим разоблачителем религиозных предрассудков. «Я хочу дать объяснение мира с позиций разума, – говорил Дидро. – Новые научные открытия и достижения человеческого ума несовместимы с религиозными представлениями. Если мы говорим о просвещении, то должны взять себе в руководители разум и опыт и сбросить цепи предрассудка, бороться против всего того, что превышает понимание здравого смысла. Учение, проповедуемое нам в качестве сошедшего с небес, все откровения бога, запечатленные в писании, все сны, все видения патриархов, все явления ангелов, все чудеса, все вообще должно пройти испытание здравым смыслом. Верить можно лишь в то, что одобрено разумом.

Религия тоже подвластна суду разума. Все, предписываемое религией, все христианские заповеди могут быть признаны истинными, если они выдержат проверку знанием. Разум есть высший и непререкаемый судья во всех вопросах, в том числе и в познании истин религии. Если вы действительно признаете разум высшим судьей – откажитесь от веры в троицу, провидение, от всех истин религии, ибо они противоразумны. Если же вы не желаете с этими истинами расстаться, то признайте, что вы отказались от разума, и не изображайте из себя его поборников».

Учитывая обстановку, Дидро защищал свои идеи, прикрываясь христианской фразеологией. Но кричащие противоречия в тексте то тут, то там вылезали наружу. Когда вышли первые два тома, эзопов язык и двусмысленные намеки Энциклопедии вызвали негодование иезуитов. Они поняли, что Энциклопедия борется против веры, а в конечном счете – против господства церкви. В доносах, которые посыпались на первые тома Энциклопедии, требовалось запретить ее издание или передать его в другие руки. Иезуиты добились принятия постановления королевского совета о запрете вышедших томов Энциклопедии, издание которой отныне должен был возглавить церковный совет. Но монахи не осилили Энциклопедию, и через год постановление совета было отменено. Однако с тех пор Дидро стал осторожнее и начал заказывать статьи также и на богословские темы.

Это событие было отмечено друзьями дружеской пирушкой, на которую был приглашен и Фальконе. Там он вновь встретился с Вольтером, возвратившимся к тому времени из Пруссии, куда он был приглашен самим Фридрихом II. Вольтер не скрывал своего разочарования и раздражения: союз философа с монархом не получился. «На языке королей «друг мой» означает «раб мой», – язвительно жаловался он. – Занятие малопочтенное и неблагодарное – заниматься правкой плохих стихов, даже если это стихи императора». Теперь Вольтер намеревался продолжить наконец свою работу над описанием эпохи Петра I, прерванную прусскими делами. Вольтер уже начал трудиться над возведением памятника, о котором Фальконе еще и не помышлял. Для него образ Петра Великого еще только начал проступать из темноты, но где-то в глубине сознания уже зажегся огонек, который начал освещать суровый и мужественный лик.