Медный всадник. Жизненный путь Этьена Фальконе

– И кто же тогда будет заботиться о будущем, если плоды его труда не перейдут детям? – поддержал Бюффона Дидро. – Без частной собственности невозможно разумное общественное устройство. Иначе кто же станет тогда работать? Ведь одного сознания общественного долга работать на общую пользу недостаточно для активного участия всех в труде. Я считаю, что для справедливого общественного устройства все должны быть частными собственниками, но без чрезмерного неравенства имущественных состояний. Чем больше приблизятся граждане к равенству в потребностях и имуществе, тем более спокойным будет государство. Но полное равенство неосуществимо. Тот порядок, который вы считаете естественным, на самом деле противоестественен. Такое общественное устройство было бы чуждо человеческой природе. Возможно, и есть бескорыстные люди, но их слишком мало, чтобы они смогли накормить всех. Зато выгоду чует каждый. Если уравнять всех в собственности, тогда не будет достаточной заинтересованности в лучшей работе, и общество станет нищим.

– Мой идеал справедливого общества – аскетизм, – отчеканил Руссо. – Вслед за Мабли я говорю, что довольствуюсь требованием улучшения нравов и отнюдь не шокирован нищетой. – В голосе Руссо слышалась ярость. Споры между Руссо и энциклопедистами становились все злее и ожесточеннее. Он как будто искал предлог для разрыва. Вольтер, Бюффон и Дидро вызывали у него наибольшее озлобление.

Желая как-то разрядить обстановку, Фальконе примирительно сказал:

– Все говорят о естественной природе, но что есть естественная природа – вот в чем вопрос. Бюффон считает естественным следование первобытным животным инстинктам, Руссо – их подавление. Но нельзя отрицать влияния религии в деле совершенствования человека.

Дидро упрямо вскинул голову:

– Религия несовместима с нравственностью. Добро следует делать из любви к добру, и только плохому человеку подобает воздерживаться от дурных поступков и следовать добродетели из страха перед наказанием или божьей карой. По сравнению с добродетельным атеистом он плохой человек, так как совершает добрые дела не бескорыстно, а с расчетом. Общество, состоящее из одних лишь атеистов, было бы гораздо счастливее общества христиан или сторонников какой-либо другой религии. Если бы французские короли были атеистами, они бы не устроили Варфоломеевскую ночь над еретиками. Когда я опубликовал «Философские мысли» – свое первое сочинение, я еще верил в Бога. Через три года я написал «Письмо слепым в назидание зрячим», за которое мне пришлось около месяца просидеть в тюрьме. Это случилось, когда я уже начал Энциклопедию. Я попал в башню Венсенского замка, едва были распределены обязанности между первыми сотрудниками. Но именно мои размышления в уединении тюремного одиночества привели меня к отрицанию религии. Ведь если есть Бог и он справедлив и милосерден, то почему существует зло и почему оно остается безнаказанным? Наличие в жизни зла и греха невозможно сколько-нибудь разумно согласовать со всемогуществом Бога, предопределяющим все без исключения события, и его милосердием. Существует неразрешимое противоречие между представлением о всемогуществе Бога, его милосердием, и злом, царящим в жизни. Одно из двух суждений должно быть истинным. Защита тезиса о всемогуществе Бога приводит к выводу: Бог – творец не только добра, но и зла, не только добрых дел, но и грехов, то есть Бог является источником зла и безнравственности.

Дидро победно взглянул на Фальконе.

– Я думаю, что мы не должны возлагать на Бога ответственность за зло, творимое людьми, которых Творец наделил свободной волей, – уклонился от спора Фальконе.

Дидро не унимался:

– Но вы должны согласиться, что в самой вере в Бога, в рабской покорности его воле есть что-то унижающее достоинство человека.

– Следование закону не унижает достоинства, – возразил Фальконе. – Но вы так ревностно сражаетесь с церковью, как будто только она мешает нашему благополучию.

– Философы никого не убили, священники же убили многих философов, истребив их как еретиков, Кальвин хладнокровно предавал смерти за инакомыслие множество людей и писал, что если впадет в ересь целый город, следует перебить всех его жителей. Мы всего лишь против фанатичной нетерпимости, за право каждого верить в то, что согласно его совести, или не верить вовсе, – вступил в разговор Вольтер. – Я не всем разделяю взгляды моих друзей-энциклопедистов, но меня возмущает травля, которой они подвергаются. Цензура, борьба с мыслями недопустимы. На слово можно ответить лишь словом, только более аргументированным. Должно быть равенство всех перед истиной, и это равенство может обеспечить лишь полная свобода слова.