Медный всадник. Жизненный путь Этьена Фальконе

Фальконе решительно отверг притязания Бецкого и его советы следовать в композиции тому типу коня, который изображен в монументе Марка Аврелия и в конной статуе работы Бушардона: «Кони, на которых восседают римские цезари и кондотьеры, не обладают тем значением, которым наделен конь Петра. Они пассивно покорны оседлавшему их человеку. Их назначение в композиции монумента – поднять фигуру героя, придать ему царственное или рыцарское величие. У Петра совсем другой конь. Петр неотделим от коня, раздельное существование их невозможно. Мой конь обладает такой же статью и волевой силой, что и сидящий на нем могучий всадник». Замена обычного седла шкурой и отсутствие стремян должны были по идее Фальконе усиливать эту слитность коня и всадника. Медвежья шкура, служащая седлом, символизировала нацию, которую он цивилизовал.

Бецкой продолжал настаивать на своем. Это окончательно вывело Фальконе из терпения. «Вы как будто думаете, милостивый государь, – писал он Бецкому, – что скульптор лишен способности мыслить и что руки его могут действовать только с помощью чужой головы, а не собственной. Так узнайте, что художник является творцом своего произведения. Давайте ему советы, он их выслушивает потому, что в самой умной голове всегда достаточно места, чтобы поместить заблуждение». Изучив слепок с конной статуи Марка Аврелия, Фальконе нашел, что она сделана с нарушением правил оптики. Он заявил, что в этой статуе нет ни грации, ни хороших пропорций, ни правильного движения, ни красоты форм. Фальконе отмечал, что голова лошади холодна, жестка и невыразительна, а положение ног совершенно неправильно. «Идущий конь никогда не поднимает переднюю ногу до горизонтального положения, как это сделано в римском памятнике, – объяснял он. – В подобной позе конь не сможет сделать ни одного шага, так как движения всех его ног не соответствуют друг другу. По размерам и движениям ног лошадь эта бежала бы задними ногами, не двигаясь с места передними».

Приговор, вынесенный Фальконе статуе Марка Аврелия, вызвал страшное раздражение Бецкого, усмотревшего в этом нахальство и самонадеянность посредственного скульптора, критикующего гениальные творения древности. При этом он ссылался на противоположный отзыв о статуе Марка Аврелия, высказанный Винкельманом в его «Истории искусств». Фальконе пришлось обращаться за поддержкой к императрице: «Бецкой рекомендует мне взять за образец статую Марка Аврелия. Задача заключается в том, чтобы подражать этой статуе или хулить ее, и, следовательно, дурное ее исполнение не должно нас останавливать. Но статуя Марка Аврелия приличествует Марку Аврелию, и чья-либо другая статуя должна приличествовать другому. Различные портреты должны между собой иметь столь же мало сходства, как и различные физиономии, ими изображаемые, то же должно иметь место между статуями героев. К тому же древние не в такой мере над нами превосходны, чтобы и нам не оставалось еще кое-что сделать…»

«Послушайте, бросьте вы статую Марка Аврелия и плохие рассуждения людей, не смыслящих никакого толку, идите своей дорогой, вы сделаете во сто раз лучше, слушаясь своего упрямства, чем обращая слишком много внимания на неуместные рассуждения», – отвечала Екатерина. Императрица встала на сторону Фальконе, но отношения с Бецким, к которому с опаской относилась сама императрица, были окончательно испорчены. Бецкой был старый и опытный придворный интриган, ссориться с которым было опасно.

Подобострастный и невозмутимый, как Сфинкс, беспрекословно исполняющий все распоряжения императрицы, он в то же время имел над ней какую-то непонятную власть. Некоторые утверждали, что он был близко знаком с ее матерью еще во время пребывания за границей и императрица Екатерина II вполне может быть его внебрачной дочерью. Во всяком случае у матери Екатерины были весьма доверительные отношения с Бецким, когда она какое-то время вместе с дочерью жила при дворе Елизаветы. Затем за участие в каких-то интригах та отослала ее на родину. Ходили слухи, что Бецкой усыновил Алексея Бобринского, который якобы был внебрачным сыном Екатерины II и Григория Орлова.

Никто не знал какое участие Бецкой принимал в подготовке июньского переворота 1762 года, возведшего Екатерину на престол. Пока исход дела был неясен, он отделывался от заговорщиков лишь пожеланиями успеха, но зато первым явился к новой императрице за наградой, уверяя, что именно он являлся главной пружиной заговора. Екатерина была прекрасно осведомлена о его ничтожной роли в заговоре, и, шутя, как бы в подтверждение того, что именно ему она обязана троном, поручила ему заказать корону для ее коронации.