Медовый месяц

— Да, это значит, что вы действительно нашли друг друга. Ведь настоящего друга найти даже труднее, чем настоящую любовь. — Он покосился на меня и нахмурился. — Да что это я сегодня говорю одни банальности! Впрочем, в них-то чаще всего и заключается истина, только она теряется от частого употребления… Мне казалось, что наша дружба будет вечной. Мы даже мечтали после окончания института продолжать работать тоже вместе и жениться в один день, причем желательно на сестрах или близких подругах, чтобы все время быть вместе и дружить семьями. Конечно, это было не совсем всерьез, больше смахивало на шутку. Но все равно в этих шутках была правда. Он понимал меня, как никто другой. Причем для этого часто не надо было слов. Я мог молчать, ничего не говорить, что-то скрывать, но он все равно обо всем догадывался. У него вообще была поразительная интуиция, возможно, он обладал какими-то экстрасенсорными способностями. Не знаю. В общем, все было отлично. Мы были молоды, полны жизни и сил, честолюбивых планов на будущее, готовы покорить весь мир, ну, как это обычно бывает в твоем возрасте, — он улыбнулся, посмотрев на меня.

А меня почему-то задела эта фраза «в твоем возрасте». Она подчеркивала разницу между нами, увеличивала и без того большое расстояние. Только для меня-то эта разница не имела никакого значения, я ее просто не замечала, но для него, как видно, имела. Господи, я бы с радостью согласилась, чтобы мне сейчас было лет сорок или даже больше, если бы это могло сблизить нас. Впрочем, все это глупости. И дело вовсе не в возрасте, по крайней мере, это не главное. А главная причина гораздо глубже и непреодолимее…

— И что же было дальше? — спросила я. — Что потом случилось с вашим другом?

Он помолчал, разглядывая потолок, потом спокойно и даже равнодушно произнес:

— А потом я убил его.

— Что?! — Я чуть не упала с дивана, пораженная этой фразой. — В каком смысле?

— Не в прямом, конечно. Хотя, может быть, и в прямом… — Он вздохнул, как видно, собираясь с духом и продолжил: — Еще в школе я серьезно занимался спортом, борьбой. Он же предпочитал просиживать над книгами и за старой печатной машинкой, он писал стихи и рассказы, но почти никому их не показывал, кроме меня и своей мамы, которую очень любил. У него был настоящий талант, он мог бы стать неплохим писателем или поэтом, и я уговаривал его попробовать напечататься, показать свои произведения знающим людям, которые могут помочь. Я даже нашел таких людей. Но он отказывался наотрез, мы даже поссорились из-за этого. Я не понимал его. Его вообще многие считали странным, не от мира сего, чокнутым. Но это те, кто не знал его близко. Он казался очень замкнутым, нелюдимым, но это для тех, кто мало знал его. С теми же, кого он впустил в свою душу, он мог быть самым веселым, шебутным и остроумным человеком на свете. Когда он был в ударе, то мог так рассмешить, что все вокруг стонали от смеха и падали со стульев. Но таких людей было немного, очень немного. И в их числе был я. Вообще мы были очень разные, с одной стороны. Но с другой — очень похожи, это трудно объяснить, но тем не менее это так. Я приставал к нему, пытаясь затащить в спортивную секцию, убеждал, что настоящий мужчина должен быть сильным физически, уметь постоять за себя и что борьба — это не просто примитивная драка и демонстрация физической силы, но прежде всего целая философия… Короче, я так достал его, что в конце концов он все же поддался моим уговорам и решил заняться борьбой. Сам же он был физически слабый, худой, а я решил сделать из него супермена. Меня увлек процесс. И его самого тоже, хотя поначалу он не проявлял большой охоты и уверял меня, что у него ничего не получится и мы только зря тратим время. Но вскоре он увлекся и, к моему удивлению, начал быстро делать успехи. Я даже не ожидал. Все шло нормально, до тех пор, пока все это не оборвалось — и его успехи, и его жизнь… Трагически и нелепо. Во время одной из тренировок он получил серьезную травму, несовместимую с жизнью, сломал шею во время неудачного броска вперед.

— Он умер сразу? — мой голос от волнения стал хриплым.