Медсестра

Кузовлев же не мог заснуть. Почти час ворочался с боку на бок, но возбуждение было столь сильным, что хирург не выдержал, поднялся, прошел на кухню, налил себе сто граммов коньяка и в два глотка выпил. Помедлил, раздумывая, не выпить ли еще, чтобы уж наверняка погасить душевный пожар, и неожиданно ощутил странный приступ голода. Достал из холодильника вареную колбасу, отрезал несколько кружков, положил соленой капусты и жадно стал есть. За этим занятием его и застала Алена.

— Ты почему не спишь? — удивилась она. — Я проснулась, тебя нет — и перепугалась! Ты же съел большую отбивную! Ну и муженек мне достался!

— Привыкай, я теперь мужчина! — небрежно заметил он.

И весь следующий день хирург не ходил, а летал по больничным коридорам, всем улыбался, со всеми мило раскланивался, наконец взорвался, признавшись в своем счастье Семушкину. Дмитрий Дмитриевич порхал, повздыхал и изрек сакраментальную фразу: «Как мало человеку надо». Он даже сам решился вырезать фурункул, чтобы освободить Кузов-лева. Последний помчался к директору школы за детской кроваткой, привез ее домой, застелил, повесил погремушки и, радостный, кинулся обратно в больницу. Кузовлев уже подбегал к воротам, как перед ним, словно привидение, вырос Грабов. Это было так внезапно и неожиданно, что Станислав Сергеевич застыл, как памятник.

— Послушай, эскулап, ты сегодня же отправишь мою жену с дочерью домой, — потемнев, как перед грозой, глухо прорычал он. — Ты меня хорошо понял?

Несколько секунд хирург приходил в себя, потом столь же категорично сказал:

— Алена останется у меня, а Катерину я сразу же после вашего развода удочерю! И не надо мне тыкать, гражданин рыбак!

— Она моя жена, урод, ты хоть это понимаешь?! — взревел, приходя в бешенство, Грабов.

— Уже нет. Вчера ночью мы стали мужем и женой.

Скулы Грабова взбугрились, в черных глазах вспыхнуло дикое пламя, и Кузовлеву показалось, что рыбак сейчас набросится на него, собьет с ног и забьет до смерти.

— Я даю тебе последний шанс сохранить свою жизнь, — выдержав долгую паузу, еле слышно прошептал рыбак. — Если сегодня моя жена не вернется к своей матери, я убью тебя! Поверь, это уже не бол болтовня, парень! Ты уедешь в свою поганую Москву, а нам здесь жить. Зачем она тебе? Там найдешь получше, без довеска, а для меня другой не будет. Она моя, парень! И лучше по-доброму уйди с дороги, не шуткуй со мной!

Он развернулся и пошел прочь.

— Вот дурак! — усмехнулся Кузовлев.

Придя в больницу, он рассказал об этом Семушкину, который обедал у себя в кабинете после удачно проведенной операции.

— Так что скоро, дражайший Дмитрий Дмитриевич, вы лишитесь хирурга! — весело заявил Станислав Сергеевич, выходя из кабинета.

Однако главврача этот рассказ не рассмешил. Дмитрий Дмитриевич спешно набрал телефон Конюхова и поведал ему обо, всем. Но тот лишь грустно вздохнул.

— Но надо что-то делать, нельзя же пускать ситуацию на самотек! — взволновался главврач.

— Ты уговори-ка своего эскулапа на чужих жен не зариться, — посоветовал глава поселковой администрации.

— Но они любят друг друга! Я же тебе об этом говорил!

— Нежнова мне лично давала согласие на брак с Петром! — возразил Конюхов. — Никто ее не принуждал! И губить жизнь своего крестника, а также лучшего бригадира рыбацкой артели я никому не дам! Даже если речь идет о нашем лучшем хирурге!

На другом конце провода бросили трубку.

«Да он с ума сошел! — рассердившись, прошипел в душе Семушкин. — Все в уме повредились! Все! Всеобщий сумасшедший дом!»

Главврач помчался в ординаторскую, чтобы вразумить Станислава Сергеевича, но по дороге его перехватили. Рабочему с пилорамы отполоснуло полруки, и Кузовлев собирался на операцию, срочно затребовав Дмитрия Дмитриевича. Семушкин, забыв о Конюхове, заспешил в операционную.

Руку пришили, да так удачно, что хирург пообещал пилорамщику ее полную дееспособность.

Вы у меня еще на фортепьянах играть будете! — радостно добавил он.

— Это же сенсация! — закончив последний шов, объявил Семушкин. — Я завтра звоню на областное телевидение, в газеты, в Минздрав, это же сенсация! Страна должна знать своих героев!

— Вот этого не надо! — поморщился Станислав Сергеевич. — У нас тут не цирк! Понабегут, все изгадят, наврут, а мне надо, чтоб у парня рука работала. И сделать это будет не так-то просто. Но когда рука пилорамщика заработает в полную силу, зовите хоть чертей с музыкой, а пока никаких заявлений!

— Как прикажете, монсеньор! — вздохнул Дмитрий Дмитриевич, собрался уходить из ординаторской, где они находились вдвоем с хирургом, но неожиданно остановился: — Да, чуть не забыл! Это относительно нашего разговора об Алене Васильевне. Я все же считаю, что она должна вернуться к матери...

— Это мои проблемы, Дмитрий Дмитрич! — посерьезнев, ответил Кузовлев.