Медвежатница

За Садовым кольцом, покинув плебейские Хамовники, Клобуков оказался в старом барском районе элегантных особняков и дорогих доходных домов. Перед революцией здесь была самая буржуазная часть города, и этот дух до сих пор полностью не выветрился.

Дом Марии Кондратьевны был украшен лепниной и эркерами. Раньше здесь, вероятно, проживали присяжные поверенные, крупные чиновники и биржевые маклеры, но сейчас, естественно, бывшие апартаменты превратились в коммуналки. На двери с номером 24 висело четыре таблички. М.К. Епифьевой полагалось звонить три раза.

Вчера открыла не Мария Кондратьевна, а щекастая женщина в папильотках, в линялом халате. По виду – продавщица или, может, приемщица из прачечной. Клобуков перед хамоватыми бабами этого сорта всегда терялся, зная, что чем-то их раздражает.

– Извините. Я, вероятно, не так нажал, – промямлил он. – Мне к Епифьевой…

Но женщина оказалась нестрашная. Приветливо улыбнулась, сверкнув золотым зубом.

– Да слыхала я, слыхала. Чего ей хромать до двери? У меня ноги не отвалятся. Вы заходите, вон ейная комната. А пальто на вешалку можно. У нас по карманам не шарют.

Вот ведь как обманчива бывает внешность, подумал Клобуков.

В коридор выглянула Епифьева, поздоровалась, сказала: «Спасибо вам, Лидочка». Та ответила: «Если чайник поставить – в стенку стукните», и ушла.

– Как вам повезло с соседкой!

– С «эмоционал-домосед-донором» наладить хорошие отношения нетрудно, – произнесла непонятное Мария Кондратьевна. Она была в старомодном жакете с кружевным воротничком, будто собралась в гости. – Прошу вас, у меня всё готово.

Комната у нее была чудесная. Небольшая, но чрезвычайно уютная и очень хорошо обставленная – Антон Маркович даже удивился. Мебель карельской березы, на стенах пейзажи, гравюры и какие-то таблицы, мелко исписанные карандашом, с многочисленными следами от ластика. На самом видном месте висела фотография в золотой раме, с размашистой подписью: прищурившийся лысоватый мужчина в очках, одетый по-дореволюционному.

– Это профессор Юнг, – объяснила хозяйка. – Садитесь в кресло. Вам там будет удобно.

– У вас тут… будто провал во времени, – сказал Клобуков, с удовольствием озираясь. – И название у вашего переулка такое славное – Померанцевский. Даже удивительно. Всё ведь вокруг переименовали. Слева – Метростроевская улица, справа – Кропоткинская.

Епифьева засмеялась.

– Тут вы, что называется, попали пальцем в небо. Сразу видно неприродного москвича. Переулок раньше назывался Троицким. Переименован в честь большевика Померанцева, якобы павшего здесь во время октябрьских боев.

– Почему «якобы»?

– Ну что вы, это замечательная история! Я недавно в газете прочла. Этот самый Померанцев, в семнадцатом году прапорщик, был не убит, а только ранен. В революционной суматохе его куда-то отправили, сочли покойником и, так сказать, увековечили память. И только в этом году, оказавшись проездом в столице, благополучно выживший товарищ Померанцев случайно узнал, что его имя уже почти сорок лет носит московский переулок. Просто миф о птице Феникс, мне ужасно понравилось! Но не будем терять времени. Нам предстоит большая работа.

Вчера, едва тест закончился, хозяйка почти выставила Клобукова, так ей не терпелось приступить к анализу.

Антон Маркович всё возвращался мыслями к ситуации, в которую поместил его тест. Если оставить в стороне литературные несовершенства вроде довольно неумелой имитации старорусской речи, история была выстроена ловко.

Сегодня после трех звонков дверь открыл плохо выбритый мужик в вислой майке – и опять повел себя сердечно.

– Вы к бабане? Идите, идите, у себя она.

Тоже, видимо, проанализированный и прирученный, усмехнулся про себя Клобуков. Определенно от эгохимии практической пользы больше, чем от трактата «Аристономия».

– Я всё восхищаюсь сюжетом, который вы для меня придумали. – Вот первое, что он сказал Марии Кондратьевне.

Она опять была торжественная, в шелковом красном платье, с камеей на горле. Удивительно, что пенсионерка, пускай даже подрабатывающая в поликлинике и «скорой помощи», может позволить себе каждый день менять наряды. Уж на что Зиночка Ковалева модница и за собой следит, но у нее только одно выходное платье и дома она в нем вряд ли ходит.

– Сюжет я взяла готовый, они все давно разработаны, – ответила Епифьева. – Я лишь меняю стилистическое оформление, реалии, сложность языка – в зависимости от образовательного уровня респондента, его круга интересов и прочего. Например, Зотов, шофер «скорой», который привозил меня к Аде, такой же, как вы, «рационал» категории «День». Так у него самолет разбился около тайного таежного лагеря крестьян-кулаков, сбежавших от коллективизации, и ценность для них Зотов представлял не медицинскими, а техническими знаниями. Есть и другие варианты: беглые уголовники, затерянное племя индейцев на Амазонке. Антураж не имеет значения, главное – тестовые ситуации. Их у меня, если считать все разветвления, приготовлено триста семьдесят восемь. Это покрывает всю гамму эготипов.

– Триста семьдесят восемь? – ахнул Клобуков.