Медвежьи невесты

— Вот тебе двустволка, — протянул Юра жене оружие, с которым ходил на рябчика. — стреляй в воздух — никакой медведь подойти не посмеет.

Спорить с мужем было бесполезно, поэтому Нина уцепилась за «хоть до осени» как за последнюю надежду.

— Хорошо. До осени так до осени.

Но тайга, словно в отместку, готовила еще испытания…

33

Деревья, как и люди, говорят на разных языках. В тайге он правильный и плавный, если только не вмешается ветер… Тогда-то и станет понятно, кто истинный, а иногда и самовластный хозяин тайги. И не только листья подчиняются ему беспрекословно…

С недавних пор Нина уяснила одно: дорога через тайгу может быть более или менее безопасной только в одном случае: если впереди на расстоянии не более шага идёт муж. И старалась не отставать, хотя и никаких медведей поблизости не было, иначе бы Фингал не был так безмятежен.

Юре такая всецелая уверенность в его силах была приятна, тем более, что он знал: жена его трусихой никогда не была.

Но всё же тайга — это место для настоящих мужчин, а отнюдь не для женщин.

И Юра даже знал разгадку, как всё гениальное, лежавшую на поверхности: почему тайга не выносит женщин.

Не потому ли, что женского рода сама? Мужчины, сильные и смелые, ей любы, а дамам гневно указывает: их место не здесь, не в тайге. Разве что с медвежьими невестами ничего поделать не могла. Не зря, видно, люди придумали, что медведь — хозяин тайги. И Юра тоже чувствовал себя в ней полноправным хозяином, и в такой же степени — художником. А она, необъятная, конечно же, — Муза.

Тайга прерывисто вздыхала, убеждала идти быстрее.

Юра привык ей верить, потому ускорил шаг.

— Быстрее, — торопил и жену. — Видишь, ветер какой поднялся.

Поспевать за мужем было трудно. Наработавшись за день, хочется вдыхать таёжный воздух полной грудью, он — лучшее лекарство от усталости.

«Поспеши, поспеши», — слышалось в раскачивании крон.

И вдруг ветер, как необузданный медведь, посаженный забавы ради на цепь, порвал невидимую привязь, понёсся напролом, не разбирая дороги — только ветки затрещали.

— Скорее!

Избушка была уже совсем близко, но обезумевший вихрь мог подхватить и на пороге.

Юра втолкнул жену в избу, и едва успел захлопнуть дверь, как снаружи застонали, падая, деревья.

Фингал, учуяв опасность, забился по своему обыкновению под нары.

— Юр, а если дерево какое на нашу избушку упадёт? — забеспокоилась Нина.

— Не бойся, избушка наша за двести лет и не такое выдерживала, — как-нибудь устоит.

Кто бы мог подумать, что ураган остановится у ручья, точно тот был запретной чертой или невидимой стеной. Напрасно бился о неё ветрюга — только на том берегу наломал деревьев. Лишь три древние сосны, переплетённые корнями, устояли в низине под его натиском.

Юра окинул сокрушённым взглядом кладбище деревьев: сколько работы даром пропало! И почувствовал, нет, не обиду — какое-то опустошение, отозвавшееся в сердце укором: тайга предала его.

От участка, окорённого и сулившего немалую прибыль, почти ничего не осталось. Даже бочки со смолой, которые Нина успела наполнить за несколько дней, проведенных на Сенокосе, и те были завалены деревьями.

За смолой из Нижнего приехала бригада. Целый день расчищали дорогу, чтобы можно было пройти коню.

— Как чувствовал, взял ещё один участок у посёлка, — вздохнул Юра. — Видно, и правда, надо нам уезжать из Сибири.

То, что Юре казалось настоящим бедствием, для Нины было всего лишь неудачей, да и то сулившей скорую радость встречи с детьми. Участок у посёлка, она знала, муж не очень любил. Ей же, напротив, там работалось спокойнее: медведи так близко к посёлку подходить не решались.

Слово Юра сдержал, но и от тайги не отступился…

34

Нина давно мечтала пожить безмятежно месяц-другой в окружении близких людей на берегу реки в уютном домике с палисадником и садом.

Дом свекрови в Горьком казался Нине воплощением земного рая, здесь было всё, даже огромные чёрные вишни, из которых мать мужа варила вкуснейшее варенье со сладкой пенкой — приманкой для детей и ос.

В Сибири уже колобродил первый снег, кружил в воздухе полудождём-полуснегом и пугал холодами, а здесь ещё нежилось лето, не хотело уходить, но всё же приходилось отступать перед сладковатым осенним благоуханием.

Юра уехал на Урал обживать новое место, предоставив жене возможность поближе познакомиться с родственниками.

Нина видела свекровь только раз, когда полгода назад отвезла ей детей. Тогда засиживаться в Горьком было некогда, уже на следующий день нужно было уезжать обратно в Сибирь. На первый взгляд свекровь показалась ей женщиной доброй, хотя и сдержанной на проявление чувств.

Все три сестры, как и рассказывал Юра, были красавицы и очень похожи друг на друга, так что даже мать их путала иногда. Как ни странно, годы только усиливали эту похожесть, тогда как обычно время, накладывая на лица, как грим, слой переживаний, именуемый пресловутым жизненным опытом, усиливает различия, словно желая отдалить близких людей друг от друга.