Мефистофель

РАФФИНГ. Возможно.

КЭТЛИН. Точно. Нет смысла это отрицать. Одержимость на девять десятых ненависть. Если женщина отвергает мужчину, он делает вид, что по-прежнему любит ее, но на самом деле ненавидит за то, что его отвергли. Если женщина не отвергает мужчину, а просто заставляет ждать, он ненавидит ее за это ожидание. А если женщина сдается, это вызывает самую сильную ненависть, ибо полученное одним человеком от другого никогда не утолит страсть первого. И причина столь сильной ненависти понятна. Тот, кому уступили, со всей ясностью осознает низменную, печальную, иллюзорную природу своей страсти. Увы. Мужчина ненавидит женщину, в которую влюблен. Ко мне у Николаса истинная, демоническая ненависть, и я думаю, придет день, когда он попытается меня убить.

РАФФИНГ. И тебя это совершенно не тревожит?

КЭТЛИН. Разумеется, тревожит. Очень. Я просто в ужасе.

РАФФИНГ. Так что, по-твоему, мне с ним делать?

КЭТЛИН. Я думаю, что, в конце концов, тебе придется его убить. Да только нельзя убить дьявола. То есть, все-таки он убьет тебя. Он убьет нас обоих. Это его работа, знаешь ли.

(Жуткий раскат грома, от которого содрогается сцена. Производит впечатление).

ИРВИНГ (появляется на сцене, весьма довольный). Ну вот, друзья мои, тот самый нужный мне катаклизм. Смогут они это повторить? Я ожидаю, что нет. То, что тебе нужно, воспроизвести вновь практически невозможно. Ну да ладно. Кэтлин, не должны вы читать на сцене. Испортите глаза, и вас убьет что-нибудь падающий предмет.

КЭТЛИН. Таков мой план, мистер Ирвинг. Сначала слепота, потом забвение.

(Из-под сцены доносится отвратительный, демонический смех).

ИРВИНГ. Нет-нет-нет. Это не демонический смех. Это смех деревенского дурачка, нашедшего птичье гнездо. Неужели вы ничего не можете сделать правильно? (Поворачивается к РАФФИНГУ). Театральная жизнь – это череда адских мучений, которые приводят к великой неизбежной катастрофе. Заботьтесь об этой молодой женщине, сэр. Она – ангел. Во всяком случае, в этой постановке. А еще прекрасная корнуоллская девушка. Нет лучше девушек, чем в Корнуолле, но все равно нельзя расслабляться. Я знаю. Вырос рядом с оловянным рудником. Дьявол живет в Корнуолле, и самые красивые женщины, хотя, как минимум, половина из них безумна. Берегись падающих предметов, Кэтлин. И помни о провале.

РАФФИНГ. Провале?

ИРВИНГ (указывая на шестифутовый проем в полу, который обычно закрывает сейчас откинутая крышка. Провал светится красным). Каждый приличный театр снабжен дырой, которая прямиком ведет в ад. Однажды мы потеряли там пуделя, гнавшегося за крысой, которая была в два раза больше него. Какая жалость. Прошу меня извинить, вынужден спуститься в Царство мертвых, чтобы предпринять заведомо безуспешную попытку научить демонов смеяться. (

Спускается в провал по лестнице, на мгновение его голова вновь появляется над сценой). На всякий случай. (Берется за крышку и закрывает ее за собой с отвратительным скрипом и громким стуком).

КЭТЛИН. Я люблю мистера Ирвинга. У него такое доброе сердце, несмотря на все его крики. И он лучший Мефистофель всех времен и народов. Так хочется, чтобы у нас был Фауст получше. Вообще-то, Джонни, по-моему, это хорошая роль для тебя. Никогда не думал о том, чтобы стать актером?

РАФФИНГ. Кэтлин, это дело очень серьезное.

КЭТЛИН. Разумеется. В мире нет ничего более серьезного, чем театр. Ты придешь вечером на спектакль?

РАФФИНГ. Да, обязательно.

КЭТЛИН. Это хорошо. Я так люблю, когда на меня смотрят. (Ослепительно ему улыбается, из-под сцены доносится леденящий душу демонический смех. Падающий на них свет медленно гаснет).

Картина 5

(В темноте, под тиканье часов, уханье сов, в грозу, под завывания ветра, МЕЙ, в одной ночной рубашке, идет по парку в дождливую ночь).