Мегрэ и убийца

— Иногда мне приходится сдерживать себя. Например, при директоре конторы, который смотрит на меня свысока.

— Вы уроженец Парижа?

— Нет, провинциального городка. Какого — не скажу: это помогло бы вам установить мою личность.

— Чем занимался ваш отец?

— Он главный бухгалтер одного… Ну, скажем, одного довольно крупного предприятия. Доверенное лицо, понимаете ли. Дурак, которого хозяева могут задержать до десяти вечера или заставить выйти на работу в субботу днем, а то и в воскресенье.

— А ваша мать?

— Она очень больна. Сколько я ее помню, она всегда хворала. Кажется, это результат моего появления на свет.

— У вас нет ни сестер, ни братьев?

— Нет. Именно поэтому. Она все же поддерживает порядок в доме, там всегда очень чисто. В школе я тоже был одним из самых опрятных учеников. Родители мои люди честолюбивые. Им хотелось, чтобы я стал адвокатом или врачом. А мне опротивело учиться. Тогда они решили, что я поступлю на предприятие, где работает мой отец, — самое крупное в городе. Я же не хотел там оставаться. Мне казалось, что я задыхаюсь. Я приехал в Париж…

— И задыхаетесь в конторе, да?

— Зато когда я выхожу оттуда, меня никто не знает. Я свободен.

Он говорил непринужденнее, естественнее, чем в прошлый раз. Меньше боялся. Паузы стали более редкими.

— Что вы обо мне думаете?

— Разве вы меня об этом не спрашивали?

— Я имею в виду обо мне вообще. Не принимая во внимание улицу Попенкур.

— Думаю, что таких, как вы, десятки, сотни, тысячи.

— Большинство женаты, у них есть дети.

— А вы почему не женились? Из-за своего… недуга?

— Вы и в самом деле думаете так, как говорите?

— Да.

— Дословно?

— Да.

— Не могу вас понять. Комиссара полиции я представлял совсем другим.

— Комиссар полиции такой же человек, как все. Здесь, на набережной дез Орфевр, мы тоже отличаемся друг от друга.

— Вот чего я совсем не понимаю — того, что вы сказали мне в прошлый раз. Вы утверждали, что можете установить мою личность за сутки.

— Верно.

— Каким образом?

— Я вам отвечу, когда вы окажетесь передо мной.

— Так почему бы вам этого не сделать и не арестовать меня прямо сейчас?

— А если я спрошу, почему вы решились на убийство?

Наступила пауза, более тревожная, чем прежние; комиссар подумал, что, возможно, зашел слишком далеко.

— Алло! — забеспокоился он.

— Да…

— Я был слишком, резок, извините. Но правде нужно смотреть в лицо.

— Знаю… И, поверьте, пытаюсь. Может, вы думаете, я писал в газеты и звоню вам, потому что хочу поговорить о себе? Нет — потому что все это ложь!

— Что ложь?

— То, что думают люди. Вопросы, которые будут задавать мне в суде, если я туда попаду. Обвинительная речь прокурора. И даже, возможно — в наибольшей степени, речь моего адвоката.

— Вы заглядываете так далеко?

— Приходится.

— Думаете явиться с повинной?

— Вы же убеждены, что я так и сделаю, верно?

— Да.

— Полагаете, мне станет легче?

— Уверен.

— Меня запрут в камере и будут обращаться со мной, как… — Он не закончил фразу, и Мегрэ решил не перебивать.

— Не хочу вас больше задерживать. Вас ждет жена.

— Уверен, что она не беспокоится. Привыкла.

Опять молчание. Казалось, незнакомец не решается порвать нить, связывающую его с другим человеком.

— Вы счастливы? — робко спросил он, словно этот вопрос неотвязно его преследовал.

— Относительно. Счастлив, насколько человек вообще может быть счастливым.

— А вот я с четырнадцати лет не был счастлив никогда — ни дня, ни часа, ни минуты, — произнес незнакомец и внезапно сменил тон: — Благодарю.

Разговор прервался.

Во второй половине дня комиссар поднялся к следователю Пуаре.

— Дознание продвигается? — спросил тот с оттенком нетерпения, свойственного всем следователям.

— Практически закончено.

— Вы хотите сказать, что знаете убийцу?

— Сегодня утром он опять звонил.

— Кто же он?

Мегрэ достал из кармана увеличенную фотографию мужского лица в толпе, снятую на солнечной набережной Анжу.

— Этот молодой человек?

— Не так уж он молод. Ему лет тридцать.

— Вы его арестовали?

— Еще нет.

— Где он живет?

— Я не знаю ни его фамилии, ни адреса. Если я опубликую этот снимок, люди, которые видятся с ним ежедневно, — коллеги, привратница, кто-нибудь еще, — узнают его и не замедлят мне сообщить.

— Почему же вы этого не делаете?

— Этот вопрос беспокоит и меня; сам убийца вторично задал мне его сегодня утром.

— Он звонил вам и раньше?

— Да, в субботу.

— Вы отдаете себе отчет, комиссар, в ответственности, которую на себя берете? К тому же, косвенно, ее несу и я, раз увидел его фотографию. Не нравится мне это…

— Мне тоже. Но только если я поспешу, он скорее всего не даст себя арестовать и покончит с собой.

— Опасаетесь самоубийства?

— Терять ему особенно нечего, как по-вашему?

— Задерживают сотни преступников, а тех, что покушаются на свою жизнь, можно сосчитать по пальцам.

— А если он все-таки относится к последним?

— В газеты он еще что-нибудь писал?

— Вчера вечером или ночью в почтовый ящик одной из редакций бросили письмо.

— Мне кажется, эта мания достаточно изучена. Насколько я помню лекции по криминологии, так обычно поступают параноики.

— По мнению психиатров, да.

— Вы с ними не согласны?