Мегрэ защищается

Все из-за Пардона. Просто непостижимо, как это их беседа, внешне такая банальная, приобретала все большую значительность. Врач советовал ему меньше пить, а сам, куря дома сигару, чтобы угодить жене, едва выйдя на улицу, хватался за папиросу.

«Приходилось ли вам за время вашей карьеры встречать…» Преступника порочного. Жестокость ради жестокости. Он не улыбался, даже иронически.

Часы показывали без двадцати двенадцать. Все произошло меньше чем за полчаса. Полчаса, которые как бы разделили его жизнь пополам. С этого момента у него есть прошлое и настоящее.

Голова все еще кружилась. А вдруг он упадет на пол в кафе, среди этих людей, что пьют аперитивы, не обращая на него внимания?

Ну-ну, Мегрэ! Брось сентиментальничать! Сколько людей, которых ты допрашивал в своем кабинете, чувствовали, что их сердце бьется слишком сильно или перестало биться совсем! Им тоже он подавал рюмку коньяку, который всегда держал в стенном шкафу.

— Сколько я вам должен?..

Уплатил. Ему было жарко. Но жарко было всем.

Другие тоже время от времени вытирали лоб носовым платком. Почему Франсуа смотрит на него так, будто Мегрэ вдруг изменился? Он не чертил зигзаги. Шел ровно. Он не был пьян. Нельзя опьянеть от двух рюмок коньяку, даже больших. Он благоразумно дождался зеленого света, чтобы пересечь улицу, и направился к знаменитому дому номер 38 на набережной Орфевр.

Мегрэ больше не сердился на эту пигалицу — префекта, которому совсем недавно с удовольствием заехал бы в физиономию. Префект в этой истории был пешкой.

Мегрэ вошел в кабинет, закрыл за собой дверь и огляделся, будто видел все впервые.

Мегрэ преодолел желание открыть шкаф, где находилась бутылка коньяку для падающих в обморок посетителей. Пожав плечами, он пошел в кабинет инспекторов.

— Какие новости, дети мои?

Все на него посмотрели, как смотрел Франсуа — гарсон в баре. Люка поднялся:

— Снова ограбление ювелирного магазина…

— Ты, Люка, займешься этим делом. — Он продолжал стоять, витая где-то между реальностью и нереальностью. — Позвони, пожалуйста, моей жене, скажи, что я не приду завтракать. И закажи мне, пожалуйста, несколько бутербродов и пива…

Его помощники терялись в догадках: что случилось с шефом? А что он мог им сказать? Впервые он оказался в положении человека, на которого нападали.

Мегрэ снял пиджак, открыл вторую створку окна и тяжело опустился в кресло. На письменном столе лежали в ряд шесть трубок, папки с делами, которые он еще не открывал, и бумаги для подписи.

Комиссар выбрал самую толстую трубку, медленно набил ее табаком, и когда он ее зажег, оказалось, что у нее неприятный вкус. Ему пришлось подняться, чтобы взять в кармане пиджака бумаги, которые ему вручил префект.

«Показания мадемуазель Николь Приер, 18 лет, студентки, проживающей у своего дяди, господина Жана Приера, докладчика Государственного совета, на бульваре Курсель, 42, от 28 июня, 9 часов 30 минут утра».

Бульвар Курсель — большие дома напротив парка Монсо, широкие подъезды, шоферы, наводящие лоск на автомобили во дворах, швейцары в униформах, как и привратник у префекта.

«В понедельник вечером, пообедав с моим дядей, я отправилась к подруге, Мартине Буэ, которая живет на бульваре Сен-Жермен. Ее отец врач. Я поехала на метро, так как машина нужна была дяде…»

Мегрэ подумал, что вчера после обеда он спокойно смотрел телевизор с мадам Мегрэ, совершенно не подозревая, что его ждет этим же вечером.

«У Мартины мы провели большую часть вечера, слушая новые пластинки. Мартина помешана на музыке.

Я тоже. Немного меньше, чем она».

Как это все невинно. Две молодые девушки в комнате слушают музыку… Какую? Баха? Модные песенки? Джаз?..

«Я покинула ее около половины двенадцатого. Сначала решила поехать домой на метро, но, выйдя на улицу и ощутив ночную прохладу после невыносимо душного дня, передумала. Мне захотелось пройтись пешком».

Мегрэ попытался представить себе Николь в гостиной на бульваре Курсель, диктующей эти показания с важным видом. Фразы, казалось, были взяты из сочинения. Присутствовал ли при этом ее дядя? Вносил ли он поправки?

«Вскоре я свернула на набережную Сены, чтобы пойти через мост, так как обожаю прогуливаться по мосту, особенно ночью… Именно в этот момент я заметила, что забыла у Мартины две пластинки, которые принесла, чтобы дать ей послушать.

Мой дядя имеет привычку рано ложиться спать, так как рано встает. Я подумала, что Мартина может позвонить домой, чтобы сказать, что я забыла у нее пластинки, и побеспокоит дядю…»

Это было вполне возможно. Все было возможно. Мегрэ теперь убедился в этом. Однако это место в показаниях звучало не так убедительно, как начало.

«Я оказалась у маленького бистро, хозяин которого сидел у окна и читал газету. Я ясно увидела слова, нарисованные на витрине: „У Дезире“.

Это бистро старинного стиля: с оловянной стойкой, пятью или шестью столиками лакированного дерева, с довольно тусклым освещением. Я вошла…»