Когда из Камакуры пришли снимки, на конверте ателье «Нономия» почерком жены было написано:
«Вот фотографии из “Нономия”. Я не заглядывала внутрь. Четвертого, в 17:00, приходи в храмовую канцелярию разбрасывать бобы».
Близился праздник Сэцубун, когда камакурские литераторы, родившиеся под знаком наступившего года, по обычаю разбрасывали бобы в святилище Хатимангу, что в Цуругаоке.
Заглянув в конверт, я радостно выдохнул. Фотографии вышли прекрасными. Мэйдзин на них будто спал как живой, лишь от лица веяло смертным покоем.
Я сидел рядом с мэйдзином, отчего изображение получилось несколько скошенным вверх. Однако подушки под головой у мэйдзина, как у покойника, не было, и лицо оказалось слегка наклоненным вперед, поэтому крупная челюсть и чуть приоткрытый крокодилий рот стали еще заметнее. Крупной лепки нос принял жутковатые размеры. Все, от морщин на закрытых веках до теней на лбу, навевало глубокую печаль.
Пробивавшиеся из-под полуоткрытых ставен лучи падали на ноги мэйдзина. Лампа на потолке освещала лицо снизу, но голова была чуть опущена, так что на лоб упала тень. Свет озарял его подбородок и щеки, а затем область от впалых век и краев бровей до переносицы. Присмотревшись, я увидел, что нижняя губа оказалась в тени, а верхняя – на свету, и между ними, в темной глубине рта, выглядывал только верхний зуб. В коротких усах мелькали седые волоски. Две родинки на правой щеке, противоположной от камеры, давали большую тень. Крупные вены пересекали виски и лоб в тени. Темный лоб исполосовали глубокие морщины. Только на одну прядь коротко остриженных волос над лбом падал свет. Волосы у мэйдзина были жесткие.
7
С правой стороны лица на щеке мэйдзина находились две крупные родинки, и бровь получилась чрезмерно длинной. Кончики волосков описывали дугу над веком и доходили до уголка глаза. Почему же на фотографии волоски оказались такими длинными? Но и брови, и крупные родинки придавали лицу мэйдзина нежность.
И все же длинные волоски меня встревожили, и вот почему. 16 января, за два дня до смерти, когда мы с женой пришли навестить его в «Урокое», супруга мэйдзина сказала:
– Да-да, я хотела рассказать вам о брови. – Она бросила на мэйдзина испытующий взгляд, а затем повернулась ко мне. – Кажется, двенадцатого это было. В жаркий день. Мы думали, хорошо бы ему побриться перед Атами, и позвали знакомого парикмахера. И вот он пошел на веранду бриться и вдруг сказал парикмахеру, что на левой брови длинный волос и трогать его не надо, это знак долголетия. Парикмахер тоже согласился, сказал, что это хороший знак и волосок он трогать не будет. Мэйдзин сказал, что Урагами в репортаже написал об этом волоске – у него такой глаз, все примечает, – хотя сам он раньше не обращал на свою бровь внимания. И с таким восторгом он об этом рассказывал!
Мэйдзин, как обычно, молчал, но по его лицу будто промчалась тень смущения. Мне сделалось неловко.
Но, впрочем, никто и не подозревал, что через два дня после этой истории о знаке долголетия и парикмахере мэйдзин умрет.
Конечно, длинные волоски в брови ничего особенного не представляли, но для меня они стали спасением. О том дне игры в Хаконэ, в гостинице «Нарая», я написал так: