Механический бог

– С тобой может и происходит, – заметила Хлоя.

– Макс, а что за конфуз-то? – заинтересовался Давид.

– Да это он опять про жизнь в теле, – ответила Анна, – в том году все уши прожужжал, что, мол, тело – нелепица и патология.

– А что же еще? Набор отростков… – шевелишь их, потираешь – вот и вся жизнь, – весело говорил Макс. Он не жаловался, а как бы констатировал свое видение. – Вот если доберусь до верхушки, где придумали эту духовно-физическую ахинею, так сразу конторку прикрою! А тех, кто все это заварил, самих в тушки заточить надо – пожизненно, чтоб неповадно было…

– Так может, Макс, твоя жизнь и есть такое вот заточение? – предположил я. – Может, ты – бывший бог?

– И вправду. Это я как-то не подумал. Тогда гуманней надо – не пожизненно, а лет на сто – как средний человек живет.

– Какая самокритичность…

– А может оно кругами прокручивается? – предположил Давид, – боги меняются местами, и конторки друг за дружкой прикрывают, проклиная друг друга не земное бытие?

– И такое может быть.

– Тогда, разумней прекратить этот порочный круг уже сейчас, – вставил Тим.

– Пожалуй, – согласился Макс, Бога тоже можно понять и простить, или хотя бы просто – простить.

– По-моему, ребята, это у вас – жесткая ахинея на почве коллективного воспаления чувства собственной важности, – заявила Анна.

– Ничего ты Анна не понимаешь, – ответил Макс. – это у нас платоническая оргия в разгаре, в которой ты ходишь рядом кругами, облизываешься, а поучаствовать опасаешься. Никто тебя не трогает, но ты же импульсивно обороняешься, будто здесь кто-то претендуют на твою духовную девственность, читай – незрелость.

– А знаешь, Макс, если осознанность – это ушлость, то ты – чрезвычайно осознанный человек, читай – ушлый. Такого многоэтажного бреда я даже от Вальтера не слышала.

– Какой тонкий комплимент, – ответил довольный собой Макс.

После обсуждения различных духовных тонкостей внутри группы, мы с Максом на какой-то сардонически-духовной волне душевного подъема договорились встретиться вечером в одном из старых районов Цитадели, и ради развлечения зайти на проповедь к местным сектантам братства «железных коней». Сами себя они звали скромно и безлико «хранителями вечной истины».

Я слышал, что потомки «коней» когда-то конструировали лучшие поезда. В нынешнее время братство промышляет запчастями для старых поколений андроидов. В Цитадели подобных культов – немало. Официальных религий у нас нет, однако на основе сложившейся этики, почти в каждой компании возникают узкие комьюнити, порой, дорастающие до корпоративных сект.

Я вышел из дома заранее, чтобы опробовать в окрестном районе осознанность конкретно во время прогулки. Почему-то эта практика в каких-то иных видах деятельности мне не представлялась, хоть и предполагается, что осознанность можно практиковать всегда и везде.

Вальтер предупреждал, что первое время практика идет лучше, чем в последующие два-три года, потому что новичок пребывает в «состоянии ученика». Затем, немного подразобравшись, он чувствует себя знающим, и этим своим знанием все портит. Осознанность, как сказал наставник – это чистое наблюдение, от которого даже самые подвинутые концепции – только отвлекают. Даже учение о практике – лишь мертвая инструкция. И если человек подсаживается на инструкции, он пускается в пустые философствования о гранях практики, коллекционирует тексты, посещает семинары, при этом упуская саму практику. Становясь мастером, практик снова приходит к состоянию ученика, вкушающего вкус жизни, как неискушенное дитя.

Я шел по старинному району по неровной мостовой испещренной разномастными камнями и наблюдал за собой идущим. Почти сразу возникло тонкое необычное переживание, словно я пробудился. Я понял, что я действительно есть здесь и сейчас. Я всегда был, я всегда есть. И как странно, что никто этого своего присутствия в сакральном настоящем не замечает, и не говорит об этом». Я как бы заглянул в какое-то интимно-потаенное пространство, в котором все спали, а я бодрствовал и мог видеть спящих людей. Прохожие напоминали лунатиков, с головой погруженных в сомнамбулический калейдоскоп собственных проекций, будто перед глазами у них была не реальность, а очередной экран гипнотизатора. «Все это и в самом деле происходит… – как бы заметил я, – в этой удивительной повседневности. И мне даже было немного стыдно от того, что я так беспардонно разглядывал скрытую от всех реальность. Окружающее пространство и предметы постепенно стали терять свои мерки. Большое было сложно отличить от малого, близкое – от далекого. Видимо и этот тип различения является условностью и не существует без мыслей. Но странным образом это нисколько не затрудняло моего перемещения в пространстве. Наоборот все мои движения стали более точными и проникновенными.