Мексиканская готика

– Не вам судить. По моим наблюдениям, у Каталины есть склонность к самоубийству…

– У нее нет склонности к самоубийству, – запротестовала Ноэми.

– Ах да, конечно, вы ведь все знаете, вам бесполезно что-то доказывать. – Вирджиль махнул рукой, словно прогоняя невидимое насекомое.

Этот жест разозлил Ноэми.

– Вы забрали мою кузину из города и привезли сюда. И если у нее появились мысли о самоубийстве, это ваша вина!

Выплюнув яд, она сразу же пожалела о своих словах, потому что впервые лицо Вирджиля дрогнуло. Чистое мгновение боли или, может быть, стыда.

– Вирджиль… – начала она, но он покачал головой, заставив ее умолкнуть.

– Нет, вы правы. Моя вина. Каталина… она ошиблась. – Он сел в кресло и опустил руки на подлокотники. – Пожалуйста, сядьте наконец.

Ноэми покачала головой. Желание сбежать усилилось. Комната давила.

Его территория. Его нора. Скорее всего, Каталина ни разу здесь не была. Огромный портрет, ковер времен царя Давида, такие же древние кресла, расписная ширма, выцветшие обои со следами плесени – все это принадлежало Вирджилю Дойлу. Его вкус, его вещи. Эта комната не могла быть другой. Светлые волосы выделялись на фоне черной кожи спинки, лицо казалось алебастровым.

– У вашей кузины живое воображение, – продолжил Вирджиль. – Думаю, она увидела во мне трагического романтического персонажа. Мальчика, потерявшего мать в юном возрасте, юношу, чье состояние испарилось за годы революции, мужчину, который рос с больным отцом в разрушающемся доме в горах.

Да, признала Ноэми, это должно было ей понравиться. В нем была страстность, которая не могла не привлечь Каталину, да еще и этот дом, окутанный туманом и… тайной. Но Каталине не отказать в здравомыслии, по крайней мере так было, и все это могло ей надоесть. Допустим, у нее открылись глаза – и что тогда?

Вирджиль усмехнулся:

– Несомненно, моя жена поначалу была очарована домом. В первые дни… Потом она решила, что при определенных усилиях его можно сделать веселее. Но мой отец, он не позволил бы ей сменить хотя бы одну портьеру. А мы живем так, как он велит. – Постукивая пальцами по подлокотнику, он посмотрел на портрет Говарда Дойла.

Не сказать, что Ноэми была удивлена.

– А вы сами хотели бы поменять тут хоть одну портьеру? – спросила она.

– Я бы многое поменял. Мой отец десятилетиями не покидал этот дом. Для него это идеальное видение мира. Вся наша ограниченность – из-за него, он тут хозяин.

– Простите, но в перспективе изменения возможны…

– Да, – согласился Вирджиль. – Но не такие уж грандиозные. Нельзя изменить суть вещей – вот в чем проблема. А если вернуться к Каталине, то она хотела кого-то другого, не меня со всеми моими недостатками. Как только мы поженились, она сразу почувствовала себя несчастной, и да, это моя вина. Я не оправдал ее ожиданий. А она… Она увидела во мне то, чего никогда не было.

Сразу… Но почему тогда Каталина не вернулась домой? В конце концов, середина двадцатого века, а не Викторианская эпоха. И тут же Ноэми поняла. Семья. Все были бы в ужасе, начиная с ее отца, светская хроника наполнилась бы ядом. Журналисты любят пережевывать такие истории.

– А вы? – спросила она. – Что вы в ней увидели?

Ее отец не сомневался, что все дело в деньгах. Конечно же Вирджиль не признается в этом, но Ноэми надеялась распознать правду в его глазах, прочитать ее в голосе, подобраться к ответу другими путями.

Ответ ее удивил.

– Мой отец болен, ему осталось недолго, и он, прежде чем уйти, хотел увидеть мою свадьбу. Ему нужна уверенность в том, что у меня будут жена и дети, что наш род не исчезнет. Впрочем, он и раньше требовал от меня заключения брачного союза. Я уже был женат, Ноэми.

– Вот как?.. – нахмурилась она. – Но что же случилось?

– В глазах моего отца моя первая супруга была идеальной женой, вот только он забыл спросить меня, что я чувствую по отношению к ней, – со смешком заметил Вирджиль. – Она была дочерью Артура Камминза. Отец еще в моем детстве твердил, что мы поженимся. «Однажды, когда вы поженитесь…» – это был постоянный рефрен. Когда нам обоим исполнилось по двадцать три, мы действительно поженились. Но я ей не нравился, а она казалась мне скучной. Возможно, мы бы не расстались, если б не постоянные выкидыши. Их было четыре, и они вымотали ее. Она меня бросила.

– Вы развелись?

Вирджиль кивнул:

– Да, и отец настаивал, чтобы я снова женился. Я несколько раз ездил в Гвадалахару и в Мехико. Там я встречал интересных и красивых женщин, и, думаю, моему отцу они бы понравились. Но именно Каталина привлекла мое внимание. Она была… как бы сказать? Милой. Для Дома-на-Горе это исключительное качество. Мне понравились ее мягкость, ее романтическая натура. Каталина хотела сказку, и я мог бы подарить ее. Но все пошло наперекосяк. Ее болезнь, бесконечные приступы грусти, одиночество… Вероятно, она стала понимать, что значит жить со мной, а я стал понимать, что значит жить с ней. Иллюзии рассеялись.