Мельбурн – Москва

Наш самолет приземлился в международном аэропорту Лиссабона около полуночи, и на метро мы доехали до станции Сан Себастиано – от нее пять минут ходу до отеля Олиссиппо, где мы забронировали номер. Всю дорогу я думала о папе – во время наших турне по Европе мы дважды посещали Лиссабон и оба раза останавливались в Олиссиппо. Во-первых, цены здесь ниже, чем в центре города, а во-вторых, в двух шагах от Олиссиппо находится любимый папин музей Галуста Гюльбенкяна. Там можно увидеть несколько шедевров из ленинградского Эрмитажа – их, как говорил папа, нефтяной магнат Гюльбенкян, в тридцатые годы купил у сильно нуждавшихся в деньгах Советов. И еще папа говорил, что площадь Коммерции, на месте которой прежде находился королевский дворец, разрушенный землетрясением 1755 года, и ее триумфальная арка напоминают ему Дворцовую площадь Ленинграда. Кажется, город на Неве был второй после мамы любовью папы, оставшейся в России.

– Что загрустила, австралийская киска? – наклонившись ко мне, спросил Алеша. По выражению моего лица он уже понимал, когда я тоскую о папе. Мы посмотрели друг другу в глаза, и я слабо улыбнулась.

– Так, ничего.

– Ладно. Тогда, раз тебе так не терпится показать мне Лиссабон, говори, куда двинем завтра с утра.

– И как ты мне оплатишь работу гида?

– Как всегда – натурой.

Обнявшись, мы со смехом ступили в холл отеля Олиссиппо.

На следующий день сразу после завтрака я потащила его в район Алфамы. И хотя Алексей, увидев крутые лесенки, соединяющие улицы Алфамы, начал ворчать, что я устану, сам он, кажется, притомился гораздо больше меня. Вернуться мы решили на туристическом трамвае двадцать восемь. Блаженно развалившись на сидении, Алеша вытащил было из сумки сэндвич, но тут нелегкая его дернула выглянуть в окно трамвая и заметить, что район напоминает ему одну из улиц вблизи Курского вокзала в Москве. После этого, как он ни брыкался, я потащила его к выходу.

– Мне ведь так и не удалось как следует осмотреть Москву. И, наверное, уже не удастся, – привела я достаточно убедительный аргумент, – хоть посмотрю, на что она похожа.

– У тебя что, ноги не болят? – сердито проворчал он. – Хоть бы перекусить в трамвае дала!

– Я тебя покормлю, – пообещала я, – в замечательном месте, где обедал великий поэт Пессоа.

Мы прошлись вдоль трамвайной линии, постояли у полуразрушенного здания, похоже, пострадавшего от пожара. На маленьком балкончике смежного с ним дома сушилось белье, с перил свешивался небольшой букетик цветов.

– Я ошибся, в Москве чуток получше, – с сомнением заметил Алеша, оглядывая осыпавшиеся и почерневшие стены, – хотя белье на балконах и лоджиях, конечно, тоже сушат, но так, наверное, во всем мире.

– Не скажи, в Мельбурне с этим строго, – возразила я, – попробуй что-нибудь вывеси – заплатишь такой штраф, что мало не покажется. Ладно, пошли, спустимся к следующей улице.

– Слушай, киска, а тебе не вредно столько бегать?

– В моем положении нужно больше двигаться, а если ты устал, то так и скажи!

Разумеется, его мужское достоинство не позволило ему сказать, что он устал. Все же я пошла на компромисс и согласилась сесть на подошедший трамвай, а не топать с Алфамы пешком. Пока мы ехали, Алеша успел съесть свой сэндвич, а я – рассказать ему все, что помнила о монастыре Жеронимуш, где находились усыпальницы Васко де Гама, Пессоа и Камоэнса, а также о Белемской башне.

– Так, выходит, тела Камоэнса в усыпальнице нет?

– Нет, усыпальница – просто символ, сам Камоэнс умер от чумы и похоронен в общей могиле.

– Тогда, наверное, смотреть монастырь и не стоит.

Я по-настоящему разозлилась:

– Не придирайся, тебе лишь бы вернуться в отель и отправить меня отдыхать! Ты что, не понимаешь, что тела умерших от чумы следовало сжигать? Или ты хотел бы разнести заразу по всей Европе?

– Чума мне по барабану, но я терпеть не могу фикции – раз усыпальница, то там должно быть тело. Правда, киска, не лучше ли нам вернуться в отель? Мы после завтрака за весь день перехватили только пару бутербродов.

– Мне хочется показать тебе древний город, – скорбно проговорила я, – а у тебя одно только желание – что-то пожевать.

– Ладно, не нервничай, – со вздохом сдался он, – глянем одним глазом на эту башню Белем, которая перелетела с середины реки. И все.

– Не перелетела, ты вообще не слушаешь! Я же говорю: землетрясение в один день сместило русло реки Тежу, и башня оказалась на берегу, а до этого была в середине реки, на острове. А в монастыре Жеронимуш, кстати, кроме усыпальниц много интересного, там археологический музей, и он совсем рядом с Белемской башней.

Алеша обнял меня за плечи и на миг коснулся лбом моего лба.

– В другой раз, киска, ладно? У нас будет куча времени, что ты сейчас так разошлась? Мы будем жить всего в тридцати пяти километрах от Лиссабона. У нас народ из Тулы каждый день ездит на работу в Москву, а это в два раза дальше.

Правда, как-то я и забыла, что теперь Португалия станет нашим домом. На какое время? Неизвестно, но я очень рассчитывала когда-нибудь вернуться в Мельбурн. Все же Алеша пошел мне навстречу – мы бегло осмотрели Белемскую башню и сфотографировались у Монумента Открытий.

Когда автобус привез нас в центр, было около трех часов дня. Рабочий день еще не окончился, поэтому основную массу людей, гуляющих по площади, вымощенной мелкой плиткой из белого известняка, составляли туристы. Алеша, как я понимаю, всеми фибрами своей души стремился осесть там, где можно утолить голод, но мы все же минут пять послушали смуглолицего музыканта в восточном костюме.

Сидя с поджатыми ногами на разложенных на земле подушках, он выдувал щемящую мелодию из длинной трубы, напоминавшей диджериду австралийских аборигенов. Пожилая туристка с мечтательным лицом, вместе с нами слушавшая музыку, бросила в стоявшую перед музыкантом чашу пять американских долларов, мы с Алешей добавили еще по столько же. Мужчина улыбнулся и, сильно картавя, по-английски пожелал всем нам удачи.

– Теперь на лифт Сан Жуста, – начала было я, но Алеша даже не дал мне договорить.

– Теперь обедать.

Свободных мест в кафе не оказалось, ожидающие у входа сбились в кучку, и нельзя было понять, где начало и конец очереди. Совершенно неожиданно для меня Алеша растерялся.

– Может, поищем другое местечко?

– Я тебя не узнаю, – со смехом возразила я, – не паникуй, все будет в шоколаде.

Действительно, спустя пять минут подлетевший к нам официант, на лацкане которого была приколота визитка с именем «Хорхе» подмигнул и повел нас к столику, стоявшему в двух шагах от каменной статуи поэта Пессоа. Из-за близости к великому португальцу занять этот стол считалось большой удачей, поэтому мы оставили Хорхе щедрые чаевые, и он, расплывшись в довольной улыбке, попрощался с нами на чистом русском языке:

– До свидания, заходите почаще. Если что надо, спросите Хорхе, а так меня Гога зовут, я из Саратова.

Порадовавшись встрече с земляком, мы вышли из кафе, и тут, скорей всего, от сытной еды меня вдруг так разморило, что подкосились ноги, а глаза сами собой начали закрываться. Алеша, конечно же, сразу захлопотал, засуетился.

– Набегалась? – тревожно заглянув мне в лицо, спросил он. – Я же говорил! А еще хотела этот монастырь Жеронимуш смотреть и на лифте кататься! Будешь ты меня когда-нибудь слушаться, глупая австралийская киска?

У меня не хватило сил спорить. Мы добрались до отеля на метро, и я, нырнув в постель, сразу уснула, как убитая, но с первым лучом солнца очнулась свежая, как огурчик, и начала тормошить сонно ворочавшего носом Алешу:

– Вставай, опоздаем на автобус восемь сорок пять.

В принципе, можно было отправиться в Эрисейра и на автобусе десять пятнадцать, но мне не терпелось попасть в свой новый дом.