Мельбурн – Москва

Много дней миновало с тех пор, но каждый раз, когда нам с Алешей хочется радостно и весело посмеяться, мы вспоминаем тот разговор. И тот день, потому что, когда Алеша отключил телефон и насмешливо на меня посмотрел – что, мол, успокоилась? – я протянула к нему руки.

– Алеша, иди ко мне.

Он, конечно, не на шутку возмутился и начал ругаться.

– Совсем спятила? Ненормальная! Кошка развратная, два дня назад умирала, половина крови из нее вытекла, а теперь…

– Так это было два дня назад, – я смотрела на него исподлобья, потому что он как-то раз признался, что этот мой взгляд сводит его с ума, – иди ко мне, Алеша, я соскучилась.

Сорвавшись с места, он куда-то убежал, а вернувшись, сообщил, что все запасенные им «средства регулирования рождаемости» остались в кармане куртки, сгоревшей вместе с коттеджем Шебаршина, здесь же, в аптечке, ничего такого ему обнаружить не удалось.

– Так что, моя неугомонная, придется тебе подождать, пока я смогу выбраться отсюда в местную аптеку или торговую точку.

– Глупости какие, – пренебрежительно возразила я, – ты что не читал, что после сильной кровопотери женщины не беременеют до начала следующего цикла?

– Точно? – явно чувствовалось, что ему хочется поверить, но боязно.

Мне тоже очень хотелось, чтобы эта информация, приведенная в одном из статистических исследований времен Второй Мировой, оказалась правдой. Так хотелось, что я почти перестала соображать и поэтому с уверенностью сказала:

– Абсолютно. А сейчас иди ко мне или я приду к тебе на твою раскладушку.

Боже мой, каким же он был со мной нежным! Я же словно с цепи сорвалась – прыгала на нем, кричала, извивалась и, наверняка, сорвала бы повязку, не держи Алеша все под контролем.

– Ты сумасшедшая, – тяжело дыша, произнес он, когда я, обессилев, уронила голову ему на плечо, – я тебя боюсь.

– Прости, – я блаженно вдыхала его запах, – не знаю, что со мной. Я тебя люблю.

– Ладно, прощаю. Пошли в душ, я сам тебя обмою, а то еще намочишь повязку. Ненормальная австралийская киска!

Гера, приехавшая к нам в четверг, в последний раз обработала мою рану, удивляясь, как хорошо зажил шов:

– Все зарубцевалось, можно больше не бинтовать. Что значит молодость!

– Ой, ладно, Гера, – одеваясь, возразила я, – говоришь, как старуха.

– Двадцать девять, неужто ж я молодая?

Это прозвучало так, словно ей хотелось знать мое мнение. Я невольно взглянула на нее и вдруг увидела то, чего не заметила с первого взгляда – она вся лучилась счастьем.

– Гера, – начала было я, но не успела больше ничего сказать, потому что вошел нетерпеливо дожидавшийся конца перевязки Алеша.

– Ну, как она, – тревожно спросил он, подбородком указывая в мою сторону, – швы не разошлись?

– С чего бы? – удивилась Гера. – Я, если шью, то шью хорошо. Выраженной анемии тоже нет – кожные покровы и слизистые нормального цвета. Можно считать, что организм себя восстановил. Повязку я сняла, шов еще пару дней смазывать мазью, я привезла тюбик.

Лицо Алеши выразило явное облегчение – ему, бедному, все эти дни мерещилось, что каждое наше занятие сексом на шаг приближает меня к краю могилы.

– Севка-то почему с тобой не приехал? – спросил он.

Лицо Геры заалело.

– Да, чуть не забыла – Сева просил передать, что о смерти Шебаршина уже известно, и машину его тоже нашли. По телефону он говорить не хочет, в субботу он…мы приедем, и тогда он все подробно расскажет. Просто, просил, чтобы вы до субботы вообще никуда отсюда не показывались, продукты мы сами купим и привезем. Поместимся мы все здесь, ничего? – виновато спросила она и, совсем раскрасневшись, смущенно добавила: – Мы с Севой наверху будем, в спальне папы и мамы.

– Конечно, поместимся, – хором ответили мы.

То, что сообщил Сева, нас встревожило, проводив Геру, мы заперли все двери и притихли. Днем разговаривали друг с другом только шепотом, передвигались по дому на цыпочках и к окну не подходили, а с наступлением сумерек ложились спать, потому что решили обходиться без света.

– Нет, я все никак не пойму, – шептала я, лежа рядом с Алешей, – как они могли тебя выследить и когда заложили бомбу в твою машину?

– Они – профессионалы в своем деле, – отвечал он, – но, думаю, после выборов интерес к нам упадет. Потерпи немного, осталось-то всего два дня.

В субботу вечером к крыльцу подкатила машина Севы, и они с Герой, громко переговариваясь, начали выгружать сумки.

– Привет подпольщикам, – крикнул Сева, входя в дом и включая свет, – притаились? Молодцы, так и надо!

– Чего орешь? – моргая глазами, недовольно спросил Алеша.

– Я нарочно, – объяснил Сева, втаскивая в дом невероятных размеров баул, – нас всю неделю дергали из-за Шебаршина, опять появились ребятки из ФСБ, начали по новой интересоваться твоим местонахождением. Во время моей последней беседы я им официально сообщил, что у меня медовый месяц, и я собираюсь уединиться на даче, если надо будет еще побеседовать – пусть едут ко мне сюда. Даже адрес дал.

– А вдруг они приедут? – испугалась я.

Он пожал плечами.

– И что? Они же не обыском приедут, подниметесь с Лехой на антресоли и переждете. Зато теперь все официально знают, что здесь люди, можно будет шуметь и подключить Интернет.

Разумеется, Алеша немедленно пришел в восторг.

– Дай, я тебя за это расцелую, друг! – с чувством произнес он.

– Пшел к черту, лучше помоги телик вытащить, я TV-тюнер купил, будем по Ю-тьюбу фильмы смотреть. Сейчас посмотрю, к этому компу подойдет или нет.

– Мои родители нам телевизор с большой диагональю подарили, – застенчиво пояснила вошедшая следом за Севой Гера, – моя мама так рада!

Она скользнула взглядом в сторону Севы, и мне стало ясно, что и его мама рада. Скорей всего, обе счастливые мамы всю последнюю неделю только тем и занимаются, что горячо обсуждают новые отношения своих детей. Гера, разумеется, в курсе, но по мягкости характера терпит подобное вмешательство в свою личную жизнь, однако Севу по молчаливому соглашению женщин решено в эти диспуты не посвящать – мало ли, мужчины ведь непредсказуемы. Вот и теперь, едва скинув куртку, Сева предоставил Гере разбирать привезенные сумки и с детским увлечением занялся прилаживанием разъема кабеля к компьютеру.

– Сева, дорогой, сначала подбирают подходящий тюнер, потом его покупают, – наставительно заметил Алеша, ставя на стол телевизор, – у вас, кстати, официальный отпуск или вы оба сбежали с работы?

– Нам в отделе всем предложили взять за свой счет, – достав из кармана мини-отвертку Сева начал что-то ковырять в компьютере, – после смерти Шебаршина непонятно, что творится, какие-то пертурбации. Короче, не знаем, что будет. А Гера – нет, она официально с кем-то там отпусками поменялась, ей даже отпускные начислили.

– Так на выборы вы, значит, завтра не пойдете?

– Почему? – возмутился Сева. – Чтобы я свой голос кому-то подарил? Подходит гнездо, Леха, а ты говорил! Нет, здесь проголосуем, мы открепительные взяли.

– А ты за кого будешь голосовать? – решилась я спросить и сразу же спохватилась – возможно, в России подобный вопрос считается бестактным.

Взмахнув рукой, держащей отвертку, Сева глянул на меня из-под очков и ласково улыбнулся.

– Даже еще и не решил, Наташенька. Да какая разница, все у них там давно уже решено и перерешено. Проголосую, наверное, за Прохорова – чисто только для того, чтобы не отдать мой голос питерским браткам.

– Ну, и я тогда тоже за Прохорова, – застенчиво проговорила Гера, вытаскивая из сумки толстый джемпер и глядя на Севу сияющими любовью глазами, – Наташа, возьми, я тут кое-что теплое привезла, две кофточки и несколько футболок, а то у тебя надеть вообще ничего нет. Мальчики, чем возиться, вы бы сначала проверили, есть ли Интернет.

Оказалось, что Интернет уже подключили. Где-то с ночи Алеша с Севой уткнулись в компьютер, следя за начавшимися на Дальнем Востоке выборами. На каком-то из участков Владивостока Алеша даже пытался увидеть своих родных, правда, безуспешно. Днем, когда Гера с Севой ушли голосовать в местную школу, Алеша переключился на этот участок – хотел записать на видео для потомков, как наши друзья по-семейному войдут и опустят в урны свои бюллетени. Однако на экране Гера с Севой так и не появились.

– М-да, – почесав затылок, заметил мой друг, – похоже, по всей стране веб-камеры работают в каком-то странном режиме. Зачем тогда их ставили, а?