Не увидя поблизости иных людей, у кого я мог бы испросить совета, я склонился над женщиною, бывшею уже в летах. Платье ее было сшито из грубой холстины и многажды чинено; она была боса, а стопы ног ее грубы и грязны, из чего рассудил я, что они являют собою свидетельство многих месяцев скитаний в здешних краях во власти переменчивой погоды. Глаза женщины были закрыты, отчего мне померещилось, будто бы она уже предстала очам Того, пред Кем всем нам предстоит держать ответ; однако ж я мог наблюдать ток крови в ее жилах, проступающих под бледною кожей. Признаюсь, я желал бы видеть тебя подле себя, чтобы язык мой подчинился твоей воле, ибо опасаюсь, что в попытках своих понять, не могу ли я чем-нибудь помочь ей, говорил я слишком безыскусно. При звуках моего голоса глаза ее открылись. Были оные весьма ярки и велики и на морщинистом лице ее напоминали луну, глядящую сквозь ветви. Она заговорила со мною, однако голос ее звучал едва ли громче шепота. Я принужден был наклониться ближе и почувствовал не дурной запах болезни, но аромат гиацинта или даже жасмина. Я попросил ее повторить сказанное. «Видели ли вы ее? – молвила она и, накрыв мою ладонь своею, стиснула ее и повторила: – Видели ли вы ее?»