Мельмот

Однажды, когда Алиса Бенет ухаживала за своею матерью, которой случилось в то время заболеть, явились люди Королевы, прознавшие о них от деревенских папистов, и весьма жестокими и дерзкими словами приказали отворить дверь. Алиса, всегда уступчивая и послушная, приветствовала их; а как, по ее словам, держала она тогда в руках глиняный кувшин с водой, из которого поила мать, то могла бы с силою обрушить его на головы вошедших, стоило им дотронуться до нее, однако удержалась, желая принести достойные плоды Духа Святого. Оставаясь в передней, в виду комнат ее матери, один из людей Королевы начал делать ей вопросы о том, где находится отец ее, и не в последнюю очередь об их религии и о том, исповедует ли она ту веру, каковую Ее Величество от своих подданных требует. «Нет», – молвила Алиса и на прочие его расспросы отвечала словами Мартина Лютера, что ищет-де спасения в одной лишь вере, а не в звоне монет, хранящихся в сундуках Римской Церкви. Вознегодовав от такого ответа, посланец Королевы схватил свечу и принялся пламенем чертить у ней на запястье крест, пока кожа ее не вздулась волдырями и не начали лопаться жилы; однако Алиса не закричала от боли, не выказала трусости, уступив им, и не отреклась от собственной совести и души. Но поскольку отца ее не оказалось дома, а мать лежала без чувств, то препроводили ее в ратушу, где содержалась она в таких обстоятельствах, в каких я бы не решился держать даже поросенка; так там было сыро, что у ней болели все кости, словно у старухи, и негде было приклонить голову, и почти нечего есть, и не видно было движения солнца, так что она не отличала дня от ночи.

Священник, коему велено было возвратить все земли английские в лоно отступнической церкви, из-под владычества каковой мы столь поздно освободились, наставлял ее в католичестве, сопровождая речи свои многими угрозами. От нее потребовали слушать отныне латинские богослужения, отречься от протестантской веры и к тому же назвать имена своих единоверцев, дабы их также арестовали и вынесли им приговор. Но ужасней прочего было для нее то, что надлежало ей отказаться от Библии на английском языке. Будучи и сама способна уразуметь смысл Писания и не испытывая нужды в посреднике, к которому она не чувствовала ни преданности, ни великого уважения, Алиса почитала оную Библию символом собственного разума. Разве не принадлежит ее разум ей самой? А душа? Так с мольбой вопрошала меня старуха, обливаясь слезами.