Мельничиха из Тихого Омута 2

Вообще, плохо, что комната стоит пустой. Хватит уже нам с Жонкелией спать в тесноте. Сегодня же перетащу сюда кровать и будет у меня своя спальня. За столом удобнее вести документацию, и мне не будет никто мешать, если я засижусь до ночи… И на дверь можно будет повесить замок, чтобы никто не добрался до моих расписок и денег.

Переезд я начала следующим же утром, велев работникам вбить в дверь и косяк петли для замка. Съездила на Лексусе в Тихий Омут и купила у Квакмайера замок и пару сундуков, чтобы было, где хранить добрище.

— Запираешься, как от воров, — привычно заворчала Жонкелия, когда я навесила на дверь замок и торжественно замкнула его ключом, а ключ повесила на поясной ремешок.

— В нашем деле, мамашенка, — сказала я наставительно, — надо быть вдвойне осторожным. За такие секреты, как у нас, многие убивать готовы.

— Очень смешно, — буркнула старуха и отправилась к жерновам, чтобы проследить за работой мельницы.

А я мигом перетаскала в свою новую комнату одежду и постельное белье, разложила всё по сундукам, на самое дно припрятала договор по долгу, расписку, написанную Бриско, и расписки, полученные от графа Фуллартона и его друзей.

Теперь можно и передохнуть.

Я потянулась, разминая плечи, и вдруг заметила, как что-то блеснуло возле стены, под столом.

В щель было засунуто маленькое круглое зеркальце в серебряной оправе с жемчужинками и кусочками бирюзы. Сначала я подумала, что это остатки тех самых сокровищ Бриско, которые многим не дают покоя, но потом вспомнила, что зеркало, стоявшее на столе донны Анны было в такой же раме — серебряной, с жемчугом. Наверное, зеркальце упало со стола и закатилось в щель, а вдовушка уехала и не заметила пропажи. Надо будет вернуть при случае.

Покрутив в руке красивую вещицу, я без сожаления бросила её в сундук. Бесполезная безделушка, это зеркальце. Было бы у меня такое, я бы его продала и купила много не менее красивых, но полезных вещей. Ладно, поеду на днях к графу и передам ему зеркальце для донны Анны. А то на желчь переведётся, когда обнаружит пропажу.

Я собиралась заехать к графу на следующий день — передать зеркальце для забывчивой госпожи и обсудить ремонтные работы на мельнице, а вечером ждала Рейвена, чтобы обсудить с ним то, что узнала от моргелютов.

Разумеется, судью ждали не к пустому столу. Был приготовлен его любимый римский суп со свёклой — борщ, то есть. Ещё я расстаралась на яблочный пирог и жаренную в кляре рыбу. Естественно, мамаша Жо поворчала из-за такого расточительства — особенно насчет постного масла, в котором жарилась рыба, но я собирала на стол очень тщательно, и так же тщательно обдумывала, что скажу Рейвену.

Когда спустились ранние осенние сумерки, и на дороге послышался стук копыт, я тут же сорвалась с места и выскочила на крыльцо.

Рейвен остановил коня, спрыгнул на землю и улыбнулся мне, набрасывая поводья на столбик.

— Рад, что с тобой всё хорошо, бесстрашная мельничиха, — шепнул он мне, взбежав по ступеням. — Я поговорил с Фуллартоном, объяснил ему, что Анне нежелательно находиться на мельнице… — рука его тем временем нашла мою руку, нежно пожала, погладила. — Но кажется, Анна одумалась. Уехала в город сегодня. Понадеемся, что уедет насовсем и больше никого не побеспокоит.

— Суп стынет, — сварливо позвала из кухни Жонкелия.

— Потом поговорим, — ответила я тоже шёпотом. — Мамашенька настороже, да и Лексус поглядывает подозрительно.

Рейвен резко оглянулся на осла, который меланхолично жевал сено, крепко привязанный к изгороди. Я не удержалась от смеха, и судья многозначительно погрозил мне пальцем.

Весь ужин я сидела, как на иголках, потому что мне не терпелось поделиться с Рейвеном тем, что я узнала. Но поговорить нам не пришлось, потому что мамаша Жонкелия вдруг подняла голову, оставив недоеденным кусок пирога, и прислушалась.

— Кто-то едет, — сказала она с беспокойством.

— К нам каждый день едут, — сказала я. — Поздновато, правда, для муки…

— Это карета графа, — Жонкелия посмотрела на меня с укоризной.

— Граф? Ему-то что надо? — удивилась я, встала из-за стола и подошла к окну.

Следом за мной и Рейвен выглянул на улицу.

Старуха не ошиблась — на дороге стояла карета графа Фуллартона. Открылась дверца, и показалась донна Анна собственной персоной.

— Опять притащилась, — сказала я с неприязнью, наблюдая, как нежная госпожа пробирается через груду булыжников, оставленных строителями, придерживая подол черного платья двумя пальцами. — Ничего она не одумалась, ваша честь. Плохо вы знаете свою жену.

— Бывшую жену, — поправил меня Рейвен. — Но и правда странно — для чего она приехала так поздно.

— Не к добру это, — объявила мрачно мамаша Жонкелия и продолжила есть, уставившись в столешницу.

— Встречу её на улице, — сказала я со вздохом, набрасывая на плечи шаль. — Не хочу, чтобы она заходила в дом. Не впущу, пусть даже привезёт петицию от самого короля.

Мы с Рейвеном вышли на крыльцо, и Анна остановилась, увидев нас. Но на бело-розовой мордашке не отразилось ни огорчения, ни досады. Наоборот, изысканная госпожа как будто обрадовалась.