Мелодия тумана

Я познакомился с ней на своей первой вечеринке осенью 1986 года. Когда я пришел в комнату к друзьям, она танцевала, а ее кудрявые волосы развевались в разные стороны как букет сирени на ветру. Тогда я сказал себе: «Она будет моей». Лорен сразу восхитила меня, хотя была старше на три года.

Слово я сдержал. Уже через месяц мы встречались. Лорен ответила мне взаимностью, предупредив, что это только до конца учебного года – потом ее ждала работа и она не хотела обременять себя отношениями со студентом. Я согласился на это условие. Гордость переполняла меня – я встречался с самой неприступной девушкой в университете.

В девятнадцать лет я жил настоящим, меня совсем не волновало и не беспокоило будущее. Я был даже рад такому предложению со стороны девушки. Встречаться без обязательств – мечта многих молодых парней.

Но все пошло не по плану. Лорен забеременела от меня перед защитой дипломного проекта. До сих пор помню ее растерянное выражение лица, когда она сообщала мне эту новость. У нее явно не было в планах рожать в двадцать два года от девятнадцатилетнего студента первого курса. Ее ждала блестящая карьера, о каком вообще ребенке шла речь? Поэтому мы решили, что Лорен лучше сделать аборт. Она не могла оставить ребенка даже своим родителям – они любили выпить, поэтому за будущее малыша в ответе могли быть только мы, его мама и папа.

До сих пор помню, как скрупулезно собирал деньги на аборт. Я отказывал себе почти во всем – просить у отца я не мог, это был бы нонсенс. Но когда мы приехали в Лондон, и гинеколог провел обследование, оказалось, что у Лорен есть риск после аборта заболеть раком шейки матки. Перед нами встал выбор – либо сохранить ребенка и жизнь Лорен, либо убить обоих – первого сразу, вторую постепенно.

Тогда я сделал Лорен предложение выйти за меня. Другого выхода не было – мы поженились в тайне ото всех. Когда мой отец узнал об этом, его лицо исказилось в таком гневе… Но он был умным мужчиной и понимал, что, если родится мальчик, – можно не переживать за наследника. Так уж повелось из прошлого, что для Феррарсов самое главное – это дети. Мы всегда вставали себе на горло ради детей. Терпели все, лишь бы у замка Беркшир был хозяин.

Но мы с отцом не учли маленькую деталь – Лорен. Она наотрез отказывалась жить в Беркшире вдали от столицы. А когда узнала про мой родовой долг, взбесилась и поставила условие – либо мы живем в Лондоне и тогда она согласится, чтобы в будущем Эдвард выступил наследником, либо она подает на развод и забирает ребенка себе. На тот момент мы уже знали, что у нас родится мальчик. А я был так молод… Мне не хотелось ничего решать, не хотелось быть перед кем-то обязанным. Даже перед собственным отцом. Меня с детства смущала вся эта история с рождением мальчиков. Уже тогда я ненавидел это чертово чувство долга, которое камнем тянуло меня на дно. С детства мне капали на мозг: «Ты должен быть умным и смелым. Ты – наследник замка. Ты должен жениться на понимающей женщине, чтобы она родила для тебя сына». Я постоянно был кому-то что-то должен. А быть должником – самое отвратительное чувство. С ним не живешь, а лишь существуешь. И когда Лорен забеременела от меня мальчиком, мне стало легче дышать. Казалось, ну вот, я наконец-то выполнил свой долг. Теперь я свободен. Понятно дело, когда Лорен поставила условие «либо-либо», я чисто психологически не мог отказаться от нее и от сына. Если бы мы разошлись, это означало только одно – снова косые взгляды отца, его бесконечные вопросы: «Ну, познакомился с кем-нибудь? Если нет, мы найдем тебе подходящую девушку». Я не мог снова вернуться к этому. Не мог. Поэтому собрал вещи и уехал из Беркшира в Лондон. Наперекор отцу и всей семье. Но перед отъездом я пообещал ему, что обязательно вернусь с сыном.

– Не нравится мне все это, Рональд, – сказал он мне тогда.

Я не понял, о чем это он. Только когда не мог найти с Эдвардом общий язык, догадался. Все наследники, кроме моего сына, общались с Элизой с самых первых дней. И только Эд должен был родиться за пределами Беркшира – там, где призраков не существовало.

Когда он родился, мне было двадцать, а Лорен двадцать три. Сказать, какими мы были родителями? Никудышными. Я не видел, как мой сын делал первые шаги, не знал, каким было его первое слово. Я пропадал в Оксфорде, наслаждался студенческой жизнью, отправлял деньги Лорен в Лондон, но не видел сына. А потом я уехал в Китай на стажировку на пару месяцев. Моя жена в это время сидела дома и не работала. Ее мечты о карьере рухнули. Был только Эдвард и вино, которое она пила сначала по одному бокалу в день, чтобы отдохнуть, а потом по одной бутылке, чтобы забыться. Когда я закончил университет и прошел стажировку, в Лондоне меня встретил трехлетний сын и жена-алкоголичка, которая прятала спирт за туалетным бачком. О каком счастье могла идти речь? Мне было двадцать три года, а моя жизнь грозилась превратиться в сущий ад.