Мемуарр

Т и г р а н. Перед кем?

В и к т у а р. Друг перед другом, сами перед собой. Вы что, думаете, мы тогда перед ними, перед трибунами шли? Главные были – мы, они – декорация.

М а й я. Тогда фуршет. Стол в угол, и фуршет.

А в г у с т. Обед накрылся. Как я и предсказывал. Веление времени.

У каждой эпохи свое веление.

Стол задвигают в угол, приносят с кухни тарелки с закусками, бутылки, стаканы. Постепенно начинают примеряться к портретам.

Н и о б е я. Иосиф, как его, Виктуарович – мой.

В а л е р и й. Виссарионович.

Н и о б е я. Честно говоря, отчество дикое.

А в г у с т. Именно. По-гречески значит лесной.

Н и о б е я. Мама, или ты его хочешь? Между вами же тайная связь.

С в е т л а н а. Мой избранник – Брежнев. Моя юность, порывы, пыл. И тому нравишься, и другому. На фоне общего спокойствия. Покоя. Постоянства вселенной. ГУЛАГа нет, только в виде книги. Борьба – символическая, за покой, за мир. Земля – малая, маленькая. Чувство уверенности, что все как следует, сегодня, завтра, послезавтра, послепослезавтра.

Т и г р а н. Я – Путина-Медведева. Симпатичные, честно. Мне лично. Самостоятельно изучили английский язык. У Путина второй – немецкий, у Медведева – французский. Физически крепкие. На мировой арене – цунами. Для своих – татами.

К о р н е й. Салями. В смысле от “Пятерочки” до “Азбуки вкуса”.

Т и г р а н. Не понял.

А в г у с т. Напрягись и поймешь. Тут каламбур. Шутка такая. Ироническая.

К о р н е й. Мой – Андропов-Черненко. Лирические стихи сочиняли. От сердца к сердцу путь к единоверцу. Люблю дезу в начале мая. При такой государственной, партийной и идейной нагрузке. При слабом здоровье.

Я р о с л а в. Вообще-то я на этих нацелился. Не пошло у них. Я тем, у кого не пошло, сочувствую. Изнутри понимаю и сочувствую.

К о р н е й. Да бери на здоровье. Я тогда этими бы ромашками (показывает на Горбачева и Ельцина) помахал. При них мужал. Чернобыль, беловежские путчи, тридцать девять снайперов обстреливают по кругу, не при Тигране, не при Виктуаре будь сказано, горы и ущелья, а эти выстаивают хоть бы что. Если никто не перехватит, мне эти титаны в кайф.

А в г у с т. Мне, само собой, Хрущева-Булганина. Мой первый опыт. Знаю, с кем имею дело.

М а й я. Ой, а мне что же, никого не осталось? Корнюша, не обидишься? Твои – мои герои, как на духу говорю. Вернувшие свободу – всей стране и твоей бабушке. Действительно: цветы нации. Начала понимать при одном, кончила при втором, чтбо я правильно прожила, что неправильно.

В а л е р и й, В и т а л и й, В и к т у а р (вперемежку). А мы, стал быть, не в счет. Что с нами чикаться! Не хватило – езжайте домой.

Я р о с л а в. Ну, вы, дядя Виктуар, сами портрет. А дядя Валера и дядя Виталик на Мавзолее, в центре. Приветственно машете нам рукой.

В а л е р и й, В и т а л и й, В и к т у а р (вперемежку). Нам возвращают наш портрет. Отыгранная карта дядя Валера и дядя Виталик. Потерянное поколение.

Наигранно обижаются, под горячие уговоры что-нибудь придумать и хватание

за руки выходят за дверь.

Возвращаются, неся фото “Рабочего и колхозницы”, лозунг “Мы придем к коммунизму, когда добыча угля достигнет 1 400 000 000 тонн” и кривую роста успеваемости.

М а й я. Вот теперь все, колонна готова к построению.

К о р н е й. Только один маленький мальчик стоял в стороне и плакал. (Снимает свитер, на майке череп и кости и подпись “Не влезай, убьет”. Берет у Виктуара трость, хочет поднять на ней майку.) Не возражаете?

И демонстрант и плакат. (Замечает кнопку, нажимает, из нее выскакивает стилет.)

В и к т у а р. Ну-ка, верни вещь.

Корней возвращает трость.

М а й я. Вот правильно. Продуманная самозащита. Скинхеды, болельщики, гастарбайтеры.

Я р о с л а в. Убийцы Политковской.

А в г у с т. Душманы.

С в е т л а н а. Шахиды.

А в г у с т. Гибэдэдэшники.

Т и г р а н. Да просто менты.

К о р н е й. Пьяные за рулем. Президентский кортеж. Лось забежал из Рублевского леса. (Берет швабру, ножом заостряет конец палки, с кухонного стола – скалку, заостряет ручку, поднимает на них майку.)