А в г у с т. А вот и мимо! Валера чист, как голубь, а голубь – как тот снег. Виталик ухаживал, Валера – эталон товарищества, хранящийся в парижской палате мер и весов. Виктуар – вот кто искуситель. Вот кто змей. Что-то он, кстати, еще не звонил, не назначал, когда и как нам праздновать. Сорокалетие-то.
Пауза.
Т и г р а н. Ну, дак, и вы на демонстрации, снег валит, дед в пыльнике. Хрущев-Булганин сдвоены, как Маркс-Энгельс, – и дальше что? Откуда пошла разматываться наша семья?
А в г у с т. От кладовки при комитете Вээлкаэсэм. Уже институтского. Туда складывали всех вождей и все плакаты до следующей демонстрации. Помещение не бальная зала, не больше этой дачки. Но человек двадцать-тридцать наталкивалось. Размещалось – под прикрытием, стало быть, промокших средств массовой агитации.
М а й я
С в е т л а н а. Водяра – если дотерпевали.
М а й я
Я р о с л а в. Я застал. Там еще собака нюхала.
С в е т л а н а. То, что вывалил турист.
М а й я
А в г у с т. Чего-то было.
М а й я. Расходились в темноте.
Т и г р а н. Расходились, бабуля, в смысле раскрепощались или по домам?
А в г у с т. Кто как. Но жена Августа вне подозрений. Никакого такого раскрепощения за бабулей не водилось. Грешки в виде кокетства и легкомысленного флирта с Валерой, Виталиком и Виктуаром. Поцелуи, там, и полутоварищеские объятия, возможно, и имели место. Зато сегодня она у меня глава церковной двадцатки. Благоверная моя опять в первых рядах. В вампах никогда замечена не была. Была секретарь, но это не политическая карьера, а душевная активность. Такой у малышки моей и киски общественный и всяческий темперамент. Вот что могу и хочу я сказать к сорокалетию нашего брачного союза. Это мой официальный торжественный тост, и все, кто хочет и может, пусть за нее выпьют.
Выпивают. Некоторое замешательство.
С в е т л а н а. И что дальше?
М а й я. Вот именно, Август, что дальше?
Я р о с л а в. Пап, по дощечке, по стеклышку строили. Вы с матерью. А мы со Светкой? Песок не таскали, гвозди не распрямляли? А ребята? Где какой гриб у какой канавы вылезет, не знаем? Лет по пятнадцать каждый оттянул. Дата не дата, а история семьи. Чем тебе сорокалетие не годится, чтобы историю семьи семьей не отметить?
К о р н е й. Уже вроде как бы собравшись.
М а й я. Всё, не обсуждаем. Праздничный ужин и остаетесь ночевать.
Т и г р а н. Все, дед, нет базара. Торжественная часть – и вповалку.
С в е т л а н а. Мы с братцем в магазин, потом всей гопой корпоративно по местам боевой славы. Бидон черники, венки из васильков.
Н и о б е я. Комары!
К о р н е й. Я почешу.
Шумно уходят. Август и Майя вдвоем.
М а й я. Что это на тебя сегодня наехало?
А в г у с т. Сам понять не могу. Не то съел вчера. Не то скумбрию в собственном соку, что ли, – перестояла, металлом отдавала. Не то замысел жизни не удался.
М а й я. Сегодня открылось. Сорок лет был доволен, на жизнь не жаловался.
А в г у с т. Не жизнь, а замысел жизни. Жизнь – потрясающая. Претензий не имею. Не имел никогда. Потрясающая вещь. Какие к потрясающей вещи претензии? К дареной! К гениальной!
М а й я. Неоплатный долг!
А в г у с т. Неоценимый дар!
М а й я. Неоценимый толк!
А в г у с т. Неоплатный жар!
М а й я. А в чем замысел? Сам говорил, она свой замысел и есть.
А в г у с т.
М а й я. Первый раз слышу. Сорок плюс четыре-пять прожили, ни разу не поделился.
А в г у с т. Чем делиться? Замысел идиотский. Примитивный. Детский. Чтобы мне жить дали. Чтобы жизнь, ну эта, на Земле, вся – мне мою, Августа Макарыча, жизнь прожить дала. Не мешала. Не помешала.
М а й я. Кто тебе мешает?
А в г у с т. Мешают.
М а й я. Мы? Близкие твои – враги твои? Кто конкретно? Я?
А в г у с т. Категорический императив принуждения.
М а й я. Хотел бы, чтобы чего не мешали?
А в г у с т. Чтобы сорокалетие не устраивали. Чтобы не было никакого сорокалетия вообще. Мы бы с тобой поженились, а сорокалетия не было. Чтобы мне жить в своем домке на территории садово-огородного товарищества “Подсобный” и не думать, что хорошо бы Светка мужа не прогнала. И жена от Ярослава чтобы не уходила. И у Тиграна и Ниобеи имена нормальные были. А Корней со своим чухонским пусть бы и ходил, только не дышал бы клеем, не глотал, не пил, не зашивался. И Валера с Виталием дружили бы со мной, как я с ними, а не носили бы бляхи “Указом Российской Федерации заслуженный друг Августа”.