Мемуары

Через несколько дней Петер вернулся в свою часть, а я снова оказалась в Берлине. Вальди Трауту удалось арендовать небольшой павильон в Бабельсберге, и съемки можно было продолжить. Но уже через несколько дней вновь заявила о себе ужасная болезнь — колики следовали почти без перерыва. С этими страшными приступами ничего нельзя было поделать, так как я не переносила ни морфия, ни иных болеутоляющих средств. Мои люди были в отчаянии. Мы снова оказались перед выбором — прекратить съемки «Долины» или перенести их на более поздний срок. Но я ни в коем случае не хотела отказываться от фильма. Стольких трудов стоило получить павильон, а Грюндгенс еще раз великодушно освободил для нас актера Бернхарда Минетги. С помощью уколов камфары, внутривенных инъекций новальгина и всевозможных восстановительных медикаментов меня поддерживали в рабочем состоянии, укутывали в теплые одеяла, обкладывали грелками. Так я пыталась работать хотя бы в качестве режиссера. Как актриса — уже не могла. Боли слишком заметно отразились на лице. Оператор Бениц был в отчаянии, не помогали ни специальная оптика, ни вуаль. Мне удалось поставить несколько важных сцен, но потом пришлось прерваться — я снова попала в больницу. Тем не менее надеялась на выздоровление. Врачи посоветовали лечение грязями в Бад-Эльстере.[327] Пребывание в санатории стало сплошной мукой. Мне еще никогда не доводилось оказываться в таком уединении. Чтобы не оставаться совсем одной, пришлось взять с собой компаньонку. Но грязевые ванны не принесли никакого облегчения. Единственной отрадой была почта с фронта. Я по-прежнему получала от Петера письмо за письмом.

Через месяц меня выписали. Уезжала я такой же больной, как и приехала. Профессор Киллёйтнер намеревался еще раз обследовать меня. Ожидая, пока в его клинике освободится место, я жила в гостинице «Рейнишер Хоф» напротив главного вокзала. Там меня неожиданно навестил Гитлер, которого после Данцига я больше не видела. От своей экономки фрау Винтер он узнал о моей болезни и пребывании в Мюнхене. Фюрер находился здесь проездом в Вену, где, как сообщил, собирался подписать пакт трех держав.

— Что-то вы не тем делом занимаетесь! — сказал он, вручив мне цветы.

После этого стал подбадривать меня и предложил лечиться у своего врача, доктора Морелля.[328] Мое состояние не позволило запомнить все, о чем он говорил. Но кое-что от этого визита осталось в памяти. Помню, Гитлер сказал, что, как только закончится война, он хочет отойти от политики и в связи с этим его очень беспокоит вопрос преемника.

— Никто из моих людей, — произнес он, — не обладает необходимыми способностями для того, чтобы взять на себя руководство. Поэтому, вероятно, следовало бы поручить его коллективному органу, состоящему из членов моего главного штаба.

Имен он не назвал. Я не нашлась, что ответить, когда фюрер заявил, что после окончания войны хочет пригласить меня в Бергхоф, чтобы вместе писать киносценарии. Поначалу мне показалось, что это шутка, но он говорил всерьез и начал доказывать, насколько важны хорошие фильмы:

— Если они будут сняты действительно гениально, то смогут изменить мир.

При этом он вдохновился тем, что, кажется, пришлось ему особенно по душе, — историей католической Церкви и, говоря об этом, почти впал в экстаз.

— Было бы потрясающе, — провозгласил он, — если бы сегодня можно было смотреть фильмы, снятые в далеком прошлом, во времена Фридриха Великого, и Наполеона или в эпоху античности!

Он прервал свою речь и, казалось, о чем-то задумался, а затем продолжил:

— Когда вы выздоровеете, фройляйн Рифеншталь, то сможете оказать мне большую услугу. Свяжитесь, пожалуйста, с институтом имени кайзера Вильгельма в Берлине и обсудите там эту проблему с выдающимися учеными. Нужно создать киноматериал, сотканный из тончайшего металла, который не способны изменить ни время, ни погодные условия, который может выдержать столетия. Представьте себе, что люди через тысячу лет смогут увидеть переживаемое нами сейчас.

Гитлер говорил так, словно война уже закончилась и снова наступил мир. После его ухода я еще долго находилась под действием исходившего от него оптимизма.

Следующие дни я провела в Иозефинуме, частной мюнхенской клинике, где меня заботливо опекали католические монахини. Результаты обследования оказались удручающими. Не оставалось ничего иного, как, вооружившись пакетом медикаментов, вновь удалиться в альпийскую хижину на Петушином Гребне. Болезнь усугублялась день ото дня. Приступы повторялись снова и снова и были невыносимыми. Тут добрые знакомые порекомендовали мне гомеопата из Мюнхена. Поначалу мне не поверилось, что доктор Ройтер в состоянии помочь. Уж очень простой был у него вид. Небольшого роста, с округлым лицом, мужчина вполне мог сойти за пекаря или хозяина сельской гостиницы. Но я заблуждалась. Первое впечатление оказалось обманчивым.