Мемуары

Мне довелось в первый раз пережить налеты штурмовой авиации во время поездки в Берлин, где предстояло провести несколько дней в хлопотах из-за спора со свояченицей. Дважды подавали сигнал воздушной тревоги, поезд останавливался, всем приходилось выбегать из вагонов и ложиться на землю. Нескольких женщин и детей ранило. Их унесли санитары.

В начале ноября 1944 года я прибыла в Берлин и поселилась в гостинице «Адлон», поскольку в моем доме тогда жили друзья. В первую же ночь город подвергся сильной бомбардировке. Пришлось спуститься в бомбоубежище, где среди политиков и видных людей искусства оказался и Рудольф Дильс, в свое время «поставивший диагноз» поджогу рейхстага. Он давно уже пекся о моей безопасности. После этой встречи я его больше не видела. Как председателя правительства Геринг направил его сначала в Кёльн, а потом в Ганновер. Той ночью в бомбоубежище он рассказал о своем аресте после 20 июля. Но Герингу, очень ценившему Дильса, удалось добиться его освобождения.

На следующее утро Берлин являл собой удручающее зрелище. Людям приходилось издалека пешком добираться до службы. Но берлинцы вели себя удивительно дисциплинированно, будто ничего особенного не случилось.

Я должна была встретиться по делу о детях брата со своим адвокатом Хайлем. В тот день мне довелось в последний раз перед окончанием войны пройтись по разрушенным улицам родного города.

Обратная поездка в Кицбюэль стала настоящей пыткой. Поезд был переполнен солдатами и беженцами. Никакой надежды заполучить сидячее место, почти всю дорогу я простояла стиснутой со всех сторон. Из-за этого начались такие сильные колики, что вниз по ногам начала стекать кровь. Солдат, заметивший это, подставил мне между ног стальную каску. Я корчилась от боли. После Мюнхена удалось сесть, и я провалилась в тяжелый сон.

Из-за нервного состояния работу над фильмом пришлось вновь прервать. Оставалось сделать лишь окончательный монтаж и дублирование. От Петера давно уже не было известий. Целыми днями я пыталась связаться со штабом генерал-фельдмаршала Кессельринга,[342] немецкого главнокомандующего в Италии. Наконец там к телефону подошел офицер, которого я попросила навести справки о майоре Петере Якобе. Через несколько дней мне сообщили, что Петера на командном пункте уже нет, вероятно, он лежит в госпитале где-нибудь в Италии.

Тогда я решила искать мужа и в ноябре 1944 года приехала в Мерано.[343] Мне удалось пробиться к офицеру связи, согласившемуся помочь в этих, как казалось, бессмысленных поисках. После нескольких безрезультатных телефонных звонков он разрешил мне поехать с колонной тылового снабжения в направлении линии фронта. Где я только не побывала, помню лишь, что поездка изобиловала опасными приключениями. Часто при налетах штурмовиков мы вынуждены были бросаться в канавы, и я оказывалась с ног до головы перемазанной грязью. Возвратившись после недели безуспешных поисков в Мерано, я обнаружила мужа в местном полевом госпитале. Петер едва мог пошевелиться. К счастью, у него не было никаких огнестрельных ранений; свалил его мучивший еще с Северного фронта острейший ревматизм.

Увидев меня, Петер онемел от неожиданности, однако счел по меньшей мере легкомысленной мою поездку в район боевых действий. В своей жизни я не часто молилась, хотя считаю себя человеком глубоко верующим. Но в этот день мне было просто необходимо помолиться, чтобы возблагодарить Бога за то, что муж остался жив.

Наперегонки со смертью

Сейчас я не могу понять, почему нам непременно хотелось закончить работу над «Долиной», когда все вокруг рушилось. Бессмысленное и трудно объяснимое занятие. Возможно, все дело в моем прусском чувстве долга, но ведь этой идеей были одержимы и все мои коллеги.

В чудо-оружие, про которое все так много говорили, мы не верили. Поэтому нас особенно пугали ужасные слухи о «плане Моргентау».[344] О страшных наказаниях, которые ожидают немцев после войны, нам рассказывала В ильма Шауб, жена адъютанта Гитлера, которая уже несколько месяцев жила в доме Тодта в Кицбюэле. В последнее время она стала спасительной ниточкой, соединявшей нас с Берлином. У нее имелась прямая телефонная связь с рейхсканцелярией, и она звонила мужу каждый день. Благодаря ей после налетов бомбардировщиков на Берлин мы получали известия о судьбе родственников.

Фрау Шауб помогала нам и продуктами — яйцами, молоком, а иной раз и хлебом, ведь ни у меня, ни у моих сотрудников не было никаких связей. Все мы в общем-то голодали. Я весила меньше 50 килограммов. Вильма Шауб, с которой я познакомилась только осенью 1944 года, была поначалу весьма сдержанной и лишь спустя некоторое время стала доверять мне. От нее я впервые услышала о Еве Браун, о существовании которой до этого ничего не знала.