Мемуары

Все эти соображения были обсуждены. Взвесили все очевидное, сомнительное и возможное и наконец пришли к упомянутому мной решению, обнаружив при этом мудрость тем более глубокую, что она казалась дерзостью. Должно отметить, что, быть может, ни в каком другом сговоре голоса не звучали в таком безупречном согласии — казалось, все, кто участвуют в нем, созданы действовать рука об руку. Живость Империали умерялась сдержанностью Ломелини; глубокомыслие Оттобони употребляло себе в пользу высокомерие Аквавивы; искренность Омодеи и выдержка Гвальтерио в случае надобности уравновешивали горячность Пио и двоедушие Альбицци. Аццолини, один из самых острых и восприимчивых умов на свете, бдительно и неусыпно наблюдал движение этих различных пружин; в моей особе отсутствовали качества, что были необходимы, дабы я мог занять достойное место в этом кругу, но их возмещало расположение, каким с самого начала прониклись ко мне главы двух противоборствующих партий — кардиналы Медичи и Барберини. Все актеры отлично сыграли свои роли; театр был всегда полон; действие не отличалось разнообразием, но пьеса была хороша, тем более что она была проста, что бы ни писали о ней историки этого конклава. Подоплека ее заключалась лишь в том, о чем я вам уже рассказал. Правда, некоторые сцены оказались забавны — сейчас вы о них услышите.

Конклав продолжался, если я не ошибаюсь, восемьдесят дней. Каждое утро и каждый день после обеда мы подавали тридцать два или тридцать три наших голоса

14в пользу Сакетти — голоса эти принадлежали французской партии, ставленникам папы Урбана, дяди кардинала Барберини, и «Летучему эскадрону». Испанцы, немцы и партия Медичи каждый раз отдавали свои голоса разным лицам, стараясь показать при этом, что в поступках своих, не в пример нам, свободны от греховных мирских побуждений, интриг и заговоров. Замысел их, однако, не увенчался успехом, ибо кардиналы Джанкарло Медичи и Тривульци, бывшие душой враждебной нам партии, не столько вредили репутации кардинала Барберини своими происками, сколько распутством своим выгодно оттеняли его примерное благочестие. Получавший пенсион от Испании, кардинал Чези, один из самых ловких во многих отношениях людей, каких мне [607]

приходилось встречать, однажды в разговоре со мной удачно съязвил на этот счет. «В конце концов, — сказал он, — вы возьмете над нами верх, ибо мы теряем в общем мнении, стараясь прослыть людьми порядочными». Это звучит смешно, и все же это чистая правда. Притворство может порой обмануть, но обман длится недолго, в особенности если умные люди берутся его обнаружить. Партия их в несколько дней утратила concetto(Здесь: репутацию

(ит.).) (так это называется в их стране) партии, желающей блага. А мы очень скоро приобрели такую репутацию, во-первых, потому что Сакетти, которого любили за его кротость, слыл человеком прямым и праведным, а во-вторых, потому что семейство Медичи, хотя и не имело намерения сделать папой кардинала Каппони, принуждено было его обхаживать и тем дало нам повод сеять слухи, будто оно желает утвердить на престоле Святого Петра la volpe (лису (ит.)

.) — такое прозвище заслужил Каппони, которого считали плутом.

В силу этих, а также многих других обстоятельств, о каких здесь было бы слишком долго рассказывать, испанская партия поняла, что терпит поражение, и, хотя потери ее были не столь велики, чтобы она опасалась, как бы мы не избрали папу без ее согласия, она, однако, увидя в своих рядах преимущественно стариков, а в наших большую часть молодых, испугалась, как бы время не сыграло нам на руку. Мы перехватили письмо испанского посла кардиналу Сфорца, в котором эти опасения выражены были со всей определенностью, и по самому духу этого письма более даже, чем по его выражениям, поняли, что посол не слишком доволен образом действий Медичи. Если не ошибаюсь, письмо это перехватил монсеньор Фебеи. Мы позаботились о том, чтобы замеченные нами семена дали всходы, и «Эскадрон», который через миланца Борромео и неаполитанца Аквавиву всегда поддерживал учтивые отношения с испанским послом, постарался объяснить ему, что, блюдя пользу короля, его повелителя, и интересы самого посла, не должно слишком доверяться флорентинцам, дабы не подчинить их стремлениям и прихотям образ действий короны, пользующейся всеобщим уважением. Порох этот мало-помалу разогревался и в нужное время произвел взрыв.