Читаем Мемуары полностью

Герцогиня де Шеврёз рассказала Королеве и Мазарини обо всем, что я делал в отсутствие Короля и чему ей пришлось стать свидетельницей, а действия мои, без спора, были вереницей услуг, оказанных Королеве. Потом она заговорила о несправедливости, какую мне всегда оказывали, о пренебрежении, какого я не раз стал жертвой, и о том, что мне на каждом шагу дают повод для справедливого недоверия. В заключение она объявила, что поводы эти должно непременно устранить, а сделать это можно единственным способом — предоставив мне кардинальскую шапку. Королева вспыхнула, Кардинал стал противиться, но не отказывая герцогине прямо, ибо слишком часто сулил мне рекомендацию, а только предлагая отложить дело, потому, мол, что достоинство Монарха не терпит, чтобы его принуждали. Месьё, который в свой черед вступил в разговор, желая поддержать г-жу де Шеврёз, поколебал, по крайней мере с виду, Мазарини, который хотел выказать герцогу Орлеанскому, по крайней мере на словах, свое уважение и послушание. Г-жа де Шеврёз, видя, как развиваются переговоры, не усомнилась в их успехе, тем более что Королева, которой Кардинал подал знак, совершенно смягчилась и даже объявила, будто она вполне понимает чувства Месьё и готова сделать все, что найдет справедливым совет. Совет этот, названный столь громким именем, состоял всего лишь из Кардинала, хранителя печати, Ле Телье и Сервьена. Месьё посмеялся этой уловке, хорошо понимая, что придумали ее для того лишь, чтобы отказать мне по всей форме. Лег, бывший совершенным простаком, попался на удочку Кардинала, который заверил его, будто только таким способом можно победить упрямство Королевы. Герцогиня де Шеврёз, которой я написал, что комедия эта смешна, ответила мне, что ей на месте виднее. Кардинал предложил совету рекомендовать меня в кардиналы, заключив свое предложение почтительнейшей просьбой, обращенной к Королеве, внять ходатайству герцога Орлеанского о том, о чем добродетели и заслуги г-на коадъютора ходатайствуют еще более настоятельно — именно так он выразился. Но просьба его была отвергнута с таким высокомерием и твердостью, какие редко обнаруживает совет, когда оспаривает мнение первого министра. Ле Телье и Сервьен удовольствовались тем, что не одобрили Кардинала, но хранитель печати утратил всякую почтительность: он бросил Кардиналу обвинение в попустительстве и слабодушии, он преклонил колено перед Королевой, чтобы умолять ее от имени Короля, ее сына, не поощрять примером, который он назвал роковым, дерзость подданного, желающего вырвать у нее милость со шпагой в руке. Королева была взволнована, бедный г-н Кардинал устыдился своей слабости и чрезмерной доброты, и пришлось герцогине де Шеврёз и Легу признать, что я был совершенно прав, а их жестоко обманули. Впрочем, и я со своей стороны дал для этого превосходный и удобный повод. Я совершил в жизни множество глупостей, но вот, на мой взгляд, самая знаменательная.

Я не раз замечал: когда люди из страха потерпеть неудачу долго колеблются перед началом какого-нибудь предприятия, след, оставленный этим страхом, толкает их обыкновенно действовать потом слишком поспешно. Так случилось и со мной. Я никак не мог решиться объявить о своих притязаниях на кардинальскую шапку, ибо притязаниями этими, не будучи уверен в их успехе, боялся себя уронить. Но, едва меня уговорили, след былого сомнения принудил меня, из боязни слишком долго пребывать в неуверенности, пуститься, с позволения сказать, во все тяжкие; вместо того, чтобы предоставить герцогине де Шеврёз обработать Ле Телье, как у нас было решено, я сам заговорил с ним два или три дня спустя после ее с ним беседы; я признался ему дружески и не чинясь, как, мол, горько досадую, что поневоле поставлен в необходимость сделаться или главой партии, или кардиналом 290

— выбирать самому Мазарини. Ле Телье слово в слово передал Кардиналу сию сентенцию, и она-то послужила темою для красноречия хранителя печати. Правда, памятуя об оказанной ему мною услуге и об обещаниях, которые он дал мне против моей воли, ему следовало бы уступить эту тему кому-нибудь другому, но признаюсь, с моей стороны было крайне опрометчиво ее г-ну де Шатонёфу предоставить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее