Мемуары

Своим появлением в Парламенте я так угодил Королеве, что после обеда она написала принцессе Пфальцской, поручая той передать мне ее одобрение и приказать от ее имени быть назавтра между одиннадцатью часами вечера и полуночью у входа в монастырь Сент-Оноре. Габури явился за мной и проводил меня в маленькую молельню, уже мной упомянутую, где я увидел Королеву, — она не помнила себя от радости оттого, что против принца де Конде составилась открытая партия. По ее признанию, она не надеялась, что это случится, или, во всяком случае, не надеялась, что это случится так скоро. Она объявила мне, что Ле Телье все еще этому не верит. И добавила, что Сервьен утверждает, будто я непременно участвую в тайном сговоре с принцем де Конде. «Впрочем, тут удивляться нечему, — продолжала она, — это предатель, который стакнулся с Принцем и злобствует, что вы стали ему поперек дороги. Но кстати, — заметила она, — я должна снять напраслину с Лионна, его обманул Сервьен; Лионн не виноват в случившемся; бедняга так удручен павшим на него подозрением, что я не могла отказать ему в утешении, о котором он просил, — я согласилась, чтобы именно с ним вы сговаривались обо всем, что должно предпринять против принца де Конде». Я не стану докучать вам подробностями того, что очистило Лионна в глазах Королевы, скажу только, что оправдание показалось мне столь же неосновательным, сколь неосновательны были, во всяком случае до той поры, подозрения, какие внушали Королеве его действия. Я говорю: «до той поры», ибо вы увидите, что в дальнейшем Лионн действовал в отношении принца де Конде с непостижимым мягкосердием. Впрочем, вспоминая тогдашние сетования Королевы на Сервьена и Лионна из-за договора о губернаторстве в Провансе, который они составили, я и по сю пору не могу по справедливости осудить их или оправдать, ибо самые верные сведения об этом предмете так тесно переплетены с обстоятельствами темными, что, мне помнится, они ставили нас в тупик даже в ту пору, когда эти дела совершались. Бесспорно одно: Королева, которая, как вы уже знаете, 31 мая отзывалась о Сервьене и Лионне как об изменниках, 25 июня говорила мне о последнем как о человеке совершенно благородном, а 28-го передала мне через принцессу Пфальцскую, что первый из них совершил промах не по злому умыслу и у г-на Кардинала нет сомнений в его невиновности. Я всегда забывал справиться о причинах этой переменчивости у принца де Конде, единственного, кто мог бы пролить на них свет.

Возвращаюсь, однако, к совещанию моему с Королевой: оно продолжалось до двух часов пополуночи и, думаю, позволило мне заглянуть в душу ее и в мысли: она боялась примирения с принцем де Конде, страстно желала, чтобы Кардинал оставил мысль о нем, к которой, по ее словам, он склонялся от избытка доброты, в простоте сердца, и не видела большой беды в гражданской войне. Признавая, однако, что надежнее всего было бы арестовать, если это возможно, Принца, она требовала, чтобы я представил ей пригодные для этого способы. Я никогда не мог понять, почему она отвергла тот, который я ей предложил — вынудить Месьё взять Принца под стражу в Люксембургском дворце. Я заранее обдумал, как это сделать, и был уверен, что меня поддержат. Но Королева и слышать об этом не хотела, ссылаясь на то, что Месьё никогда не отважится на подобное предприятие и вообще опасно даже ему в нем довериться. Быть может, она боялась, что Месьё, совершив столь смелый шаг, впоследствии использует его против нее самой. А может быть, замысел Окенкура, который на другой день сообщил мне, что предложил Королеве убить Принца, напав на него на улице, внушил ей, будто таким путем еще легче достигнуть цели ³⁵¹

. Так или иначе, Королева решительно отказалась от плана, сопряженного с участием Месьё и совершенно надежного, и приказала мне переговорить с Окенкуром. «Окенкур, — присовокупила она, — объяснит вам, что есть способы более верные, нежели тот, который вы предлагаете». Я свиделся с Окенкуром на другое утро в Отеле Шеврёз, где он рассказал мне подробности плана, предложенного им Королеве. План меня ужаснул, и, правду сказать, герцогиня де Шеврёз ужаснулась ему не менее, чем я. Примечательно, что Королева, накануне отославшая меня к Окенкуру, как к человеку, который сообщит мне дельную мысль, потом уверяла нас с герцогиней де Шеврёз, что вполне разделяет наше отвращение к подобного рода злодейству, и даже решительно отрицала, чтобы Окенкур изъяснил ей свои намерения в этом духе. Вот вам случай, о котором вы вольны строить догадки. Лионн говорил мне впоследствии, будто четверть часа спустя после того, как герцогиня де Шеврёз сообщила Королеве, что я с ужасом отверг план Окенкура, Королева ни с того ни с сего заявила вдруг Сеннетеру: «Коадъютор вовсе не так храбр, как я предполагала» ³⁵².