Мемуары

Я прибыл во Дворец Парламента на четверть часа ранее принца де Конде, который явился туда с огромной свитой. И все же мне думается, людей у него было меньше, чем у меня, хотя среди них гораздо больше знати, что было и естественно и справедливо. Я не пожелал, чтобы те, кто состоял при дворе и охотно явились бы со мной, желая угодить Королеве, сопровождали меня, — не пожелал из опасения, чтобы на, меня не легла хотя бы тень мазаринизма или, лучше сказать, хотя бы малейшее подозрение в нем; таким образом, если не считать трех или четырех особ хотя и преданных Королеве, но слывших моими личными друзьями, меня окружали лишь дворяне-фрондеры, которые числом уступали дворянам из свиты Принца. Невыгоду эту, на мой взгляд, с лихвой выкупали, во-первых, мое несравненно большее влияние над народом, во-вторых, занятые мной позиции. Шатобриан, который оставался на улице, чтобы следить за передвижением принца де Конде, объявил мне в присутствии многих свидетелей, что Принц через четверть часа будет во Дворце и людей у него никак не меньше, чем у нас, но мы уже заняли посты, и это дает нам важное преимущество. «Занять посты, лучшие, нежели принц де Конде, мы можем, без сомнения, лишь в зале Дворца Правосудия», — ответил я ему. Произнося эти слова, я почувствовал сам, что их исторг у меня стыд, вызванный тем, что меня сравнивают с Принцем столь высокого рождения и столь великих достоинств, как принц де Конде. Рассудок не опроверг порыва чувства. Вы увидите из дальнейшего, что я поступил бы куда благоразумнее, если бы подольше сохранил способность здраво рассуждать.

Заняв свое место в палате, Принц объявил собравшимся, что не может прийти в себя от изумления, ибо парламентский Дворец видом своим напоминает скорее боевой лагерь, нежели храм правосудия: повсюду расставлены часовые, образованы отряды, условлен пароль ³⁹¹

; он не в силах поверить, что в королевстве нашлись люди столь дерзкие, что они вознамерились стать ему поперек дороги. Эту последнюю фразу он повторил дважды. Я отвесил Принцу глубокий поклон и просил Его Высочество извинить меня, если я осмелюсь сказать, что не думаю, чтобы в королевстве нашелся дерзновенный, вознамерившийся заступить ему дорогу, но, мол, я уверен: есть лица, которые в силу своего сана могут и должны сходить с дороги только перед Королем. Принц возразил, что заставит меня сойти с дороги. Я ответил, что ему это будет нелегко. Поднялся шум. Молодые советники из обеих партий с любопытством следили за началом спора, которое, как видите, было довольно крутым. Президенты бросились между мной и Принцем, заклиная его помнить о том, что здесь храм правосудия и не допустить гибели города. Его умоляли позволить удалить из зала всех вооруженных людей — дворян и прочих лиц. Он согласился и даже попросил г-на де Ларошфуко пойти объявить это от его имени его друзьям, — такое выражение он употребил. В устах Принца оно прозвучало благородно и скромно — только дальнейшие события помешали ему оказаться смешным в моих. Таким оно, однако, остается в моей памяти, и я до сих пор сожалею, что этим испортил впечатление от моего первого ответа Принцу насчет лиц, стоящих ему поперек дороги, ответа, который был справедливым и разумным. Когда Принц попросил г-на де Ларошфуко удалить его друзей, я встал и весьма опрометчиво заметил: «А я попрошу выйти моих». — «Вы, стало быть, вооружены?» — спросил меня молодой д'Аво, нынешний президент де Мем, который в ту пору поддерживал принца де Конде. «Кто может в этом усомниться?» — ответил я. И это было второй глупостью, совершенной мной за четверть часа. Низшему по званию не должно равняться в речах с тем, кому он обязан почтением, пусть даже он равняется с ним в делах; столь же мало пристало священнослужителю признаваться в том, что он вооружен, даже если при нем оружие. Есть предметы, в которых люди несомненно желают быть обманутыми. Обстоятельства зачастую оправдывают в общем мнении того, кто совершает поступки, не приличествующие его званию, но я еще ни разу не видел, чтобы они оправдали того, кто ведет не приличествующие его званию разговоры.