Господин де Марей, прежде чем представить Вас в моем доме, испрашивал на то моего позволения. Ваше имя, столь уважаемое и почитаемое в обществе, не настолько, должна Вам заметить, влиятельно и весомо, чтобы Вы позволяли себе до такой степени злоупотреблять оказанным Вам доверием. Несомненно, певец, которого Вы безо всякого предупреждения привели в мой дом, необычайно талантлив, но соблюдение определенных приличий, как я понимаю, выше каких бы то ни было достоинств и выше каких бы то ни было имен; даже такого блестящего имени, как Ваше, господин барон, явно недостаточно, чтобы пренебрегать общепринятыми правилами поведения в приличных домах. Впрочем, достаточно разъяснений. Извините великодушно женщину, которая по возрасту годится Вам в матери, за совет, что по молодости лет когда-нибудь окажется Вам полезным. Примите мои искренние сожаления, но я не могу более считать Вас в числе лиц, своим присутствием оказывающих честь моей гостиной».
Когда до Луицци дошел смысл прочитанного письма со столь недвусмысленным отказом от дома, он аж подпрыгнул в постели и заорал в величайшем возмущении:
– Ну и ну! Я что, совсем сдурел или спятил? Какого еще, к черту, певца я приводил госпоже де Мариньон? В чем я нарушил приличия, чтобы вот так хлопать дверью у меня перед носом? В том, что сел рядом с госпожой де Фаркли? Значит, она публичная девка, а я только пешка в ее руках? Что, на нее и посмотреть уже нельзя? А уж заговорить – так это и вовсе значит скомпрометировать себя? А! Я должен выяснить все до конца!
Размышляя в таком духе, он нашел перо, намереваясь ответить госпоже де Мариньон, но, не успев написать и строчки, вдруг решил, что такая дерзость по отношению к нему заслуживает сурового наказания:
– Так-так! Значит, меня обвиняют в том, что я посмел сесть рядом с госпожой де Фаркли? Что, черт возьми, теперь мы оба неприкасаемые? Ну что ж, госпожа де Мариньон, я осмелюсь дать вам чисто сыновний совет: когда такие твари, как баронесса дю Берг и госпожа де Фантан, – самые близкие и дорогие подружки, то не стоит быть столь разборчивым в выборе людей, что приходят к вам в гости!
Оживившись, он продолжал размышлять:
– А сама госпожа де Мариньон, в конце концов, что из себя представляет? Откуда она взялась? Что за жизнь она прожила? Я должен знать! И немедленно! Тогда не я, а она у меня будет просить, как великой милости, почтить своим присутствием ее салон!
Луицци звякнул колокольчиком, и тут же пред ним возник Дьявол.
– Мессир Сатана, – твердо заявил барон, – никаких предисловий и рассуждений. И без диссертаций о нравственности или безнравственности. Ты расскажешь, и сейчас же, окончание истории жизни баронессы дю Берг, а затем о госпоже де Фантан и госпоже де Мариньон!
– Выходит, я должен поведать тебе три истории подряд, три повести о жизни женщин? Не много ли? Это займет недели три, никак не меньше, так что дай мне какую-нибудь отсрочку.
– Нет, я хочу, я требую, чтобы ты начал немедленно! А не то этот колокольчик, обладающий даром ужесточать твои вечные муки, сделает их столь невыносимыми, что ты забудешь об отсрочках! Начинай же, я весь внимание!
– Начать-то не сложно, а вот дойти до финала – дьявольски непростое дело. Что ж, я готов, если только ты скажешь, когда мне закончить мой рассказ: я просил у тебя три недели…
– Я не дам тебе и трех дней, бес!
– А мне и не потребуется больше двух, – ухмыльнулся Дьявол. – Сегодня у нас воскресенье и, кажется, уже полдень; так вот, во вторник к этому часу ты будешь знать все, что тебе нужно, о госпоже де Фаркли; и когда твои дружки придут требовать от тебя объяснений, ты встретишь их во всеоружии, а также сможешь дать достойный ответ госпоже де Мариньон, ибо будешь в курсе того, что хочешь сейчас знать.
– Вот это разговор! – согласился Луицци. – А поскольку нам предстоит долгая беседа, то потрудись начать немедленно.
– Больше того, я возьму на себя труд подсократить свой рассказ, – продолжал Дьявол, – но только если ты сам мне поможешь.
– Это каким же образом?
– Не прерывая меня ни на секунду и позволив мне излагать на свое усмотрение.
– Согласен!
Луицци оставался в постели, а Дьявол, расположившись в просторном кресле, дернул звонок и приказал явившемуся камердинеру:
– Барона ни для кого нет дома. Вы меня хорошо поняли? Ни для кого!
Камердинер исчез, и Дьявол, со смаком раскурив сигару, обернулся к Луицци и произнес:
XI
Продолжение рассказа о первом кресле
– Тебе приходилось читать Мольера?
– Ты злоупотребляешь моим терпением, кровопийца. Я, кажется, не просил тебя углубляться в литературные экскурсы. Переходи же к госпоже дю Берг!
– Не извольте сомневаться, господин барон, перейду.
– Я и не сомневаюсь, только давай без скучных околичностей.
– Ты сам же удлиняешь их до бесконечности.
Луицци подавил раздражение и процедил сквозь зубы:
– Ладно, продолжай как тебе угодно, аспид, только покороче.
– Так вот, читал ли ты когда-нибудь Мольера?
– Да я его помню чуть ли не наизусть.